Готы

Впрочем, возможно, август Феодосий и впрямь испытывал определенную слабость (или даже привязанность) к добродетельным, «не испорченным цивилизацией» готским богатырям, чью верность своим моральным принципам, своему «кодексу чести», в конце концов восхвалял в «Германии» сам Тацит. Интересно, обладал ли Феодосий действительно, а не только в представлениях своих панегиристов, таким же гармоничным, истинно царственным телосложением, как его предок император Траян и германцы у Тацита, и такими же белокурыми волосами (вообще-то типичными для германцев, а не для уроженцев Испании)[407]? Сходный во многих отношениях со своим предком Траяном, получившим от благодарных римлян титул «Наилучший» (Оптим), он, однако, отличался от того способностью обуздывать свою природную воинственность и страсть к завоеваниям, что, однако, не мешало Феодосию исполнять свой воинский долг, когда вести войну было необходимо. Иначе он, несмотря на свои христианские добродетели, не удостоился бы прозвания Великого, ибо данный эпитет мог прилагаться только к государю, сочетавшему в себе качества доброго христианина и выдающегося военачальника. Панегиристы восхваляли также умеренность благоверного василевса в телесных наслаждениях, помогавшую ему, чьим любимым времяпровождением были прогулки пешком, сохранять даже на склоне лет отменное здоровье, равно как и присущие добродетельному августу высокие понятия о целомудрии, пристойности, благовоспитанности и порядочности как необходимых качествах всякого человека, а также о святости установленных природой и религией семейных уз, что и было подтверждено установленными Феодосием законами.

Похвалы восстановителю имперского единства, охотно привечающему «варваров», дабы они служили римским интересам, превращались в подлинные гимны, когда речь заходила о нем как представителе воинствующей церкви и разрушителе идольских капищ. Феодосий удостоился величайших похвал, скажем, от блаженного Иеронима Стридонского, за разрушение по его указу храма и идола Сераписа в Александрии – одного из семи «чудес света», сопровождавшееся, согласно некоторым источникам, очередным сожжением Александрийской библиотеки. Эту библиотеку, правда, жгли, по разным поводам, и до и после Феодосия, все, кому не лень – Гай Юлий Цезарь, Каракалла, «господин и бог» Диоклетиан, арабский халиф Омар… «Но все же, все же, все же…» Рискуя прервать в очередной раз канву повествования, не могу не привести в данной связи любопытный исторический анекдот, касающийся отношения разных народов к книгам. По утверждению анонимного «Продолжателя Диона»: «Готы, вторгшись в пределы Римской империи и разорив среди прочего город Афины, собрали там все книги и хотели их сжечь. Некто из готов, считавшийся у них человеком весьма рассудительным, помешал этому, заметив, что римляне, посвящая досуг книгам, совершенно пренебрегают военным делом». Но это – так, к слову…

Из всех православных иерархов только святой епископ Амвросий Медиоланский, обладавший широким кругозором, единственный христианин среди критиков последнего объединителя Римской державы (сплошь язычников), осмелился наложить на Феодосия церковное покаяние. Правда, не за сожжение книг, а во искупление «кровавой бани» в Фессалонике.

История кровавой фессалоникийской бойни и противостояния между Феодосием Великим и епископом Амвросием (оба были впоследствии причислены христианской церковью к лику святых) – не просто исторический анекдот. Ибо она не только освещает характер императора и стойкость князя церкви перед лицом императорской власти, но и показывает, как действовали два сильных духом человека, являвшихся на рубеже IV и V вв. такими же соперниками, какими через несколько лет было суждено стать двум представителям следующего поколения – выдающимся военачальникам Стилихону и Алариху – двум германцам, числившимся (и тот, и другой!) на римской службе…