Готы

Наказание, которому благоверный василевс подверг мятежных фессалоникийцев, было настолько исключительным и необычным по своей изощренности, что вызвало среди историков немало споров. Феодосий повелел объявить о проведении цирковых игр на городском стадионе с тем, чтобы заманить на стадион сторонников нетрадиционно ориентированного «народного героя»-колесничего, после чего воины императора должны были блокировать все выходы с ристалища и перебить запертую на цирковых трибунах городскую чернь. Согласно некоторым источникам, благочестивый август даже приказал перебить заранее определенное число горожан. Таким коварным способом Феодосий решил утолить жажду мести своих германских «федератов» за убитого бунтовщиками Ботериха.

Однако вскоре император умерил свой гнев, несмотря на то, что – к недовольству греков и римлян – всячески (а на взгляд «староримлян» – чересчур) заботился о своих варварах-«федератах», и срочно выслал в Фессалонику гонца, чтобы отменить уже отданный жестокий приказ. Но гонец опоздал. Массовое избиение любителей колесничных бегов уже состоялось. По разным оценкам, жертвой мечей и копий императорских воинов в амфитеатре Фессалоник пало от 7 до 15 тысяч человек. Узнав об этом злодеянии (впоследствии повторенном на царьградском ипподроме благоверным императором Юстинианом I, правда, без последующего покаяния), епископ Амвросий объявил, что не будет служить Божественную литургию в присутствии Феодосия, пока тот не очистится от пролитой крови, сотворив достойный плод покаяния.

Феодосий, естественно, «взвесил на весах благоразумия» всю тяжесть возможных последствий своего совершенного в приступе слепого гнева необдуманного шага. 18 августа 390 г. он, по настоянию Амвросия, издал в Вероне указ, получивший силу закона, по которому приведение в исполнение смертных приговоров откладывалось на 30 дней после их вынесения, что можно расценивать как почти трогательную попытку императора защититься от самого себя, но в то же время, разумеется, и как признание им своей слабости, которая могла оказаться для императора роковой. Епископ Амвросий простил императора только через восемь месяцев. Покаяние, которого он требовал от Феодосия, император принес на Рождество 390 г.: Феодосий, без знаков императорского достоинства, вошел в кафедральный собор Медиолана, он с громким плачем многократно преклонил колена перед собравшейся в храме паствой, моля Бога о прощении за свой необдуманный приказ. Лишь после этого епископ Амвросий допустил покаявшегося в своем грехе императора к святому причастию.

Эта сцена, послужившая предметом и темой множества комментариев и произведений искусства, была в действительности лишь одним из многочисленных примеров противостояния духовной и светской власти – конфронтации, в которой новая церковь неизменно одерживала верх над властью древних императоров.

Авторитет Амвросия был настолько велик, что он оказывал влияние на всю политику императора Феодосия, создав тем самым значимый прецедент в отношениях государства и церкви.

Кроме случая с Феодосием Великим и Амвросием Медиоланским, можно в качестве примера противостояния «царства и священства» указать на вовлеченного в аналогичный конфликт с Феодосием I папу римского Сириция (384–399). Однако главной причиной конфликта, думается, была не столько политика императора в отношении церкви, сколько склонность Феодосия продвигать готов на ведущие посты, причем не только в отведенных им как «федератам» пограничных областях Римской державы, но и в ее центральных областях. Амвросий, христианин с языческим образованием и как бы хранитель духа и традиций древнего мира, в определенной мере олицеворял собой эзотерические и аристократические тенденции. Не зря считается, что «его мистические гимны не чужды неоплатонизму плотиновского извода» (Википедия). А искренний приверженец православного христианства Феодосий был в то же время здравомыслящим профессиональным военным, испытанным в боях военачальником с явной симпатией к молодой, нерастраченной варварской силе своих готских «федератов». Это и проявлялось в его (про)готской политике. В то же время царившая в Новом Риме коррупция явно внушала Феодосию отвращение. Разумеется, он то и дело поддавался – в жизни, а не в житии – искушениям античных мегаполисов (ничем не уступавшим в этом отношении современным мировым столицам, если не превосходившим их). Но, возможно, именно угрызения совести, терзавшие его, сокрушенно признававшегося в собственной греховной слабости, способствовали столь характерному для Феодосия пристрастию к готам, неиспорченным «благами городской культуры и цивилизации». В то же время ему, опытному военному, было понятно, что как воины эти «варвары» давно превзошли дегенерировавших во всех отношениях «природных римлян», только и думавших, как бы им половчее «откосить» от службы «в доблестных рядах».