Готы

Эта история кажется, на первый взгляд, похожей на сказку. Однако именно избранный готским царем для Свенильды истинно «варварский» и, прямо скажем, зверский способ казни принадлежит к числу несомненных свидетельств в пользу историчности, т. е. подлинности данного сказания. Ибо автору «Гетики» Иордану, версию которого, дополненную другими редакциями саги, мы положили в основу нашего рассказа, никак не могло быть известно нечто, известное нам. То, что еще в эпоху франкских царей из дома Меровингов именно таким – варварским (без кавычек) – способом было принято казнить женщин, в особенности преступниц знатного рода, вроде царицы Брунегаут (Брунгильды)[319]. От Меровингов этот мучительный вид казни переняли и их преемники из династии Каролингов, казнившие этим способом не только женщин, но и мужчин. Если верить «Песни о Роланде», по приказанию императора Карла Великого был четырьмя конями растерзан на части изменник Ганелон, погубивший арьергард франкского войска во главе с графом Хруодландом-Роландом. О казни Дамьена в правление династии Бурбонов уже говорилось выше.

В общем, Свенильде был уготован, разумеется, страшный и привлекший всеобщее внимание, но все-таки достаточно обычный для готов способ казни[320]. Она погибла смертью изменниц из ближайшего царского окружения и даже из царской семьи. И орудием ее казни были кони, считавшиеся у древних германцев, как, впрочем, и у других народов индоевропейского корня, священными животными.

Возможно, у Германариха имелся и еще один повод учинить Свенильде столь жестокую казнь, а именно: дать урок потенциальным изменникам, вселив в них страх перед карающей десницей готского царя и ожидающем их жестоком наказании. Весть о столь зверской расправе далеко разнеслась и надолго запомнилась. Ведь у народов позднеантичной Европы еще не было ни газет и журналов, ни телевидения, ни кино, ни видео, ни Интернета. Поэтому события такого рода врезались в память всех, до кого доходила весть о них, несравненно сильнее, чем у наших современников – жертв «клипового» восприятия окружающего мира…

Поэтому молва о мучительной смерти Свенильды неизбежно дошла и до ее далекой родины. Вероятно, ее соплеменников (оставим в стороне вопрос, были ли это легендарные росомоны или какое-нибудь сарматское племя) особенно возмутило то, что весь двор Германариха, сотни остготов, наслаждались зрелищем публичной казни Свенильды. Идти на открытый мятеж было бессмысленно. Германарих без труда смирил бы непокорных данников так же, как уже смирял их и другие племена до них. Поэтому ближайшие родственники «лебедки» – либо два брата, либо три брата казненной, либо два брата и супруг Свенильды – отправились в Данпарстадир, проникли в «киевский» дворец остготского царя, подстерегли его в темном закоулке и нанесли старцу тяжелое ранение, если верить «Гетике», «вонзив ему в бок меч», что помешало Германариху, страдавшему от тяжкой раны, лично возглавить свое дотоле непобедимое войско в войне с гуннами.

В дни военной страды той далекой эпохи цари и вожди были обязаны пребывать всегда в гуще схватки – «впереди, на лихом коне», в самом опасном месте кровавой сечи. Да и могло ли быть иначе? Как мы помним, немецкое слово «фюрст» («князь», «государь». «монарх»), происходит от древнегерманского «фуристо», т. е. «первый (в воинском строю»). И означает, соответственно, «передовой боец»! Как, кстати, и латинское слово «принцепс», от которого происходит слово «принц», – один из титулов римских императоров. Ведь «принцепсами», или «принципами», как мы знаем, изначально назывались воины первой шеренги древнеримского легиона, передовые бойцы. А слово «герцог», аналогичное латинскому «дукс» – «вождь», предводитель (войска)», происходит от древнегерманского «герицого», что означает: «выступающий впереди (во главе) войска». Опять-таки – передовой боец! А иначе – какой же ты царь?

Осознав свою неспособность возглавить, как и встарь, во всеоружии, верхом на боевом коне, поход остготского народа, Германарих совершил самоубийство. Не из страха, а чтобы освободить место для нового, полного сил царя. Хотя самоубийство Германариха и привело, в конечном счете, к гибели остготского царства, его доброе имя и честь были сохранены, ибо он действовал не из «гуннобоязни», а из добрых побуждений.