Готы

Чувствовал вдруг, что не может сдержать слез: тогда — резко разворачивался и бросался бежать: бежал, распихивая мешавших локтями и плечами. Начинал рыдать и — стирал слезы с лица рукавом зеленой куртки-гимнастерки: с пристроченным к нему — прямоугольником германского флага. Пробегал до входа на станцию метрополитена, входил. Перед глазами плыло, в голове путались и дрожали странные злые мысли: на промежуток времени — забывался, не теряя при этом способности координировано двигаться. Вспоминал потом только, что — ударял где-то в метровом переходе — торговавшего кошельками ближнего иностранца, который принимался тут же за что-то перед ним извиняться: не слушал и спешил дальше. Почти не удивлялся, когда — обнаруживал себя почти успокоившимся внешне и стоящим перед дверью её подъезда. Решал: «Нужно завершить это…»

Вжимал трехцифровый код, заходил в подъезд: поднимался лестницей на третий этаж. Садился там возле двери, доставал сигарету, закуривал. Ждал возвращения. Смотрел, как за грязноватым окном подъезда качает ветер на ветвях деревьев молодую зелень.

Она приезжала часом позднее, бросалась к нему — со слезами и словами:

— Я знала, что ты придешь сюда, торопилась… Извини меня, не хотела, не знала… Как так вышло, ужасно… Он — не виноват, он хороший, и мы не виноваты, ты не виноват… Не все ли равно? Ну еврей, так и чего… У меня мама русская, я сама русская, по мне не заметно даже совсем…

Замолкала и принималась целовать. Отстранял, спокойно спрашивал:

— Все сказала?

— Да… То есть нет… Я тебя люблю и хочу все время с тобой, мы с тобой поженимся и всё…

— Пошли в квартиру, — коротко говорил и резко подымался с пола.

Долго рылась в сумочке — искала ключи и не переставала плакать. Наконец находила, отпирала дверь: пропускала вперед себя Благодатского. Он входил, вешал на крючок куртку. Шел в комнату и сразу начинал там раздеваться.

— Что ты делаешь? — спрашивала.

— Раздеваюсь. И ты раздевайся. Имей в виду: это — последний раз.

Когда доходил смысл сказанного — переставала плакать, становилась серьезной и сосредоточенной. Расстилала постель, на которую укладывался уже практически голый Благодатский, расстегивала пуговицы рубашки и молнию джинсов: с легким шумом стягивала с себя всё и не глядя бросала на пол.

Даже не целовались: прижимались друг к другу и касались половых органов. Она — двигала кожей твердевшего наливаясь кровью члена, он — гладил нежное розово-коричневое, проникая вглубь пальцем и ощущая — горячее и влажное. За окном тем временем — поднималось солнце, освещало росшую справа от окна березу и переносило колыхавшиеся тени листьев на поверхность бледных обоев стены, к которой была придвинута кровать. И долетал сквозь раскрытую форточку шум разрушаемого неподалеку дома: крошился кирпич и валились бетонные перегородки.