Готы

Аларих же был все еще жив (вопреки «сильно преувеличенным» слухам о его смерти). Подобно Юлию Цезарю, разгневанному подлым убийством своего главного соперника Гнея Помпея, он тоже, видимо, испытывал к убийцам Стилихона глубочайшее презрение. Но, с другой стороны, вестготский царь осознавал, что после вероломного убийства своего главного соперника «де-факто» (как сказал бы истый римлянин) стал хозяином Италии, лишившейся всякой защиты. И потому в том же 408 г. готы Алариха вновь вступили на «священную» италийскую землю. Как будто вознамерились свершить святую месть за Стилихона и продемонстрировать растленной, пресмыкающейся перед воплощением ничтожества — кровосмесителем Гонорием — равеннской клике все величие защитника, которого она сама себя лишила. Немецкий историк Фердинанд Грегоровиус указывает, что вторжение арианского вестготского царя приветствовали уцелевшие друзья Стилихона и ариане (видимо, их в Италии оставалось все еще немало). Меж тем, в Италии творились безобразия, всегда творящиеся после гибели всякого доблестного мужа. Если верить высокообразованному константинопольскому патриарху Фотию, ссылающемуся на языческого историка грекоегипетского происхождения Олимпиодора, схваченные клевретами Олимпия друзья и сослуживцы Стилихона были подвергнуты мучительным пыткам, с целью выбить из них показания, уличающие покойного в «изменнических замыслах» (включая дружбу с Аларихом и намерение возвести своего сына Евхерия — то ли на престол Нового Рима вместо Аркадия, то ли на престол Ветхого Рима вместо Гонория) и оправдывающие, задним числом, его преступное, бессудное убийство. Сам Евхерий тоже был казнен (по обвинению в намерении «восстановить язычество»!). И — главное — было конфисковано все движимое и недвижимое имущество всех жертв необоснованных репрессий. Ибо благочестивые интриганы из Равенны алкали чужих денег и чужого добра не меньше, чем интриганы из Константинополя — «ненасытный» патриций Руфин и евнух Евтропий.

Когда Аларих во главе своих вестготов снова появился в северной Италии (видимо, в верховьях Савии, современной Савы), вся теплая компания, наверно, горько пожалела, что не может тут же выкопать и оживить необоснованно репрессированного ею Стилихона. Но ни святой водой, ни освященным елеем мертвого военного магистра ей было — увы! — не оживить. Военачальники, спешно поставленные Олимпием во главе легионов, могли вызвать у Алариха разве что пренебрежительную усмешку. Вторгшийся в беззащитную Италию восточноримский магистр милитум даже не стал дожидаться вспомогательных войск, которые вел на помощь Алариху из северной Паннонии его шурин Адольф-Атаульф, отпрыск того же рода Балтов-Балтиев, что и Аларих. Чтобы справиться с креатурами Олимпия, вестготскому царю было достаточно его собственного войска. И в самом деле, на всем пути Алариха от Аквилеи — «Орлиного города» — вверх по течению Пада, а потом — на юг, он не встречал сопротивления. Все боевые действия, которые ему приходилось вести, сводились к взятию той или другой придорожной римской крепостцы. Только Равенну, надежно спрятанную в сердце малярийных болот, Аларих предпочел не трогать. Скорее из-за угрозы лихорадки, которой опасался сам и от которой не смог бы уберечь свои войска при осаде Равенны, чем из-за невозможности взять болотную твердыню «ветхих римлян» правильной осадой или приступом. Гонорий же со своими «болотными цветами» был от болотной лихорадки будто застрахован.

Между прочим, рядом с Равенной протекает река под небезызвестным названием — Рубикон. Именно Рубикон пересек со своими легионами Гай Юлий Цезарь со словами «якта эст алеа», т. е. «жребий брошен», двинувшись на занятый Гнеем Помпеем «Вечный Город» Рим, чтобы навязать себя сенату в пожизненные диктаторы, превратив Римскую республику в империю. Ах, если бы великий Цезарь встал из могилы и увидел, как низко пали его венценосные потомки! Но это было невозможно. Да и что бы даже Цезарь смог поделать в этой обстановке?