Однажды хронист третьей четверти VII в., известный под именем Фредегара, упоминает некое готское оружие, именуемое им уникальным словом uxus (Fredeg., II, 58). Это оружие посол Хлодвига Патерн заметил в руках визиготов вместо посохов на приеме у короля Алариха II. Какой вид оружия имел в виду хронист, остается только гадать: в руках у знатных готов во время приема могло быть в первую очередь рубящее оружие типа мечей, хотя также нельзя исключить и древкое – копья. Фредегар еще раз упоминает это слово, рассказывая о поединке императора Ираклия с неким персидским «патрицием» летом 626 г. (Fredeg., IV, 64). Император, выйдя на единоборство, спросил перса, почему тот направляется на поединок не один, заставив его обернуться, а сам в это время, пришпорив коня, отсек противнику голову с помощью uxus. Комментаторы Фредегара обычно рассматривают данное слово как обозначение короткого меча или даже скрамасакса, а само слово возводят к персидскому ākus – «зубило»[276]
. Действительно, отсечь голову можно было достаточно мощным клинковым оружием или же секирой. Посмотрим, как этот же эпизод описывает константинопольский архиепископ Никифор (VIII—IX вв.) в своем Бревиарии. В изложении Никифора появляются другие детали. Персидский военачальник Ризат стал вызывать византийцев на единоборство. Поскольку никто не откликнулся, то пришлось выйти самому императору, которого перс стал обстреливать из лука. «Сам же Ираклий стал погонять коня, но кто-то из его копьеносцев, опередивВооружение готов кинжалами упоминает Аммиан Марцеллин (XXXI,7,12: mucrones; ср.: Salvian. De gubernat. dei, V, 57). Также о некоем гетском, то есть готском, ноже рассказывает Марцеллин Комит как об орудии убийства (Marcel. Com., a. 514, 3: culter Geticus). Кинжалы, обнаруженные в материалах черняховской культуры, имеют длину 34—44 см; лезвие у них обоюдоострое с вырезами у пяты[277]
. М. Б. Щукин объясняет назначение вырезов на обеих сторонах лезвия тем, что это орудие использовалось при двуручном фехтовании для удержания неприятельского клинка[278]. Однако данное предположение нельзя поддержать, учитывая, что, во-первых, основная масса готов была щитоносцами и левая рука у них была занята; во-вторых, судя по опубликованным данным, меч не встречен в одном погребении с кинжалом в материалах черняховской культуры[279], а в-третьих, у нас нет данных о подобном способе действий не только готов, но германцев вообще.Готские пехотинцы могли использовать и секиры во время боя. Так, в уже упоминавшемся пассаже Аммиана Марцеллина (XXXI,13,3), рассказывающем о битве при Адрианополе, говорится, что «взаимными ударами секир (secures) проламывались шлемы, а также панцири». По тексту Аммиана получается, что идет речь о секирах обоих противников, но поскольку упоминаемое защитное вооружение более характерно для римлян, то секиры, скорее, должны принадлежать их врагам. Б. В. Магомедов полагает, что топоры, 24 штуки которых найдены в материалах черняховской культуры, являются именно оружием, а не рабочим инструментом[280]
. Однако, судя по письменным источникам, секира – оружие, не характерное для готской паноплии, ее могли применять спорадически, в частности на охоте (Procop. Bel. Pers., II, 21,7). В данной битве появление этого оружия у готских воинов опять же можно объяснить нехваткой оружия, которое изъяли римские власти при переправе через Дунай. На войне секиры использовали как шанцевый инструмент, например для снятия засова с ворот (Procop. Bel. Goth., III, 20,15) или даже как метательное оружие при обороне города (Agath., I, 9). Причем в последнем случае это, скорее всего, не было специальным метательным оружием типа франкской франциски, а простым топором, который бросали со стены наряду с камнями, бревнами и прочими тяжестями, которые попадались под руки (Agath., I, 9).Железная секира визиготского времени из гробницы № 14 в некрополе Деза (испанской пров. Сория). Воспроизведено по: Zeiss 1934: Taf. 27,16.