Гоу-гоу

Никита вместился в кабину, и вдруг перед ним возникла страховитая физиономия, нос от которой почти уперся ему в лицо, как грозящий пистолет. Никита содрогнулся, — показалось, что взъерошилась, как кошка, и отпрыгнула в тень какая-то опасность. Его замешательство заметили: в водянистых крокодильих глазах, лупящихся над основанием носа, мелькнул злорадный огонек. Показалось? Такое бывает, когда в гулком темном коридоре вдруг шумно наталкиваешься на что-то живое… «Кто это?!» — нелепый вопрос, маскирующий подобное смятение.

— Никита! — он почти непроизвольно, оборонительно-предостерегающе, протянул руку.

Человек оскалился, сморщив непомерных размеров нос, и, неестественно преклонив голову, как будто потешаясь, вдруг поймал только кончики пальцев доверчивой ладони Никиты и проделал характерные движения жернов, как будто что-то перетирал в своей волосатой длани.

— Вано, поехали! — властно прерывая затянувшееся рукопожатие, приказала Оля водителю.

Странный человек, подумал Никита, пытаясь избавиться от неприятного впечатления.

Кроме мощного клюва, у незнакомца были и другие достоинства. Он был крепкого телосложения, с коричневым лицом, изборожденным рубцами, иногда остающимися от юношеских угрей, и явными шрамами от ран. Коротко стриженные седые волосы топорщились на его голове, имевшей форму дыни, ориентированной острым концом (носом, надменно сморщенным) вперед, к лобовому стеклу. Все это делало необычного субъекта похожим на ежика-альбиноса, с карикатурными глазами навыкат, битого и общипанного жизнью, и загоревшего, по случаю, на южной каторге. Так Никита мысленно отомстил носатому за свое неожиданное смятение, но полностью восстановить утреннее настроение все же не удавалось. Ему казалось, что водитель читает его мысли. Оля что-то рассказывала с заднего сиденья, Никита кивал, не понимая смысла. Вано? Напоминает что-то занятное, из прошлой жизни… Вот ресторан, возле которого Никиту ударила машина.

…Тогда они с Удавом успели основательно продрогнуть, пока приехала скорая помощь. К тому времени Удав уже окончательно оправился от приступа. Прямо в салоне скорой помощи ему сделали укол и, подвезя к общежитию, отдали на руки студентам, которые проводили его в комнату на «заслуженный отдых» (шутка Ника). Ника отправили в больницу, где он с ушибом и вывихом ноги пролежал несколько дней. Его навещали друзья и подруги, редкую дань внимания жертвовал и Удав, которого Ник, как ни крути, спас от гибели. В один из вечеров, когда дело шло на поправку, Удав, в общих чертах, поведал ему свою историю детства.

…К тринадцати годам о Филе можно было сказать, что он растет мальчиком умным и способным к знаниям, но телесно слабым и, как это в подобных случаях бывает, неактивным и необщительным. В чем заключался его физический недуг, медики определить затруднялись, во всяком случае, с органами, согласно результатам многочисленных обследований, у него был якобы полный порядок. Филя по настоянию родителей пробовал заняться спортом, но физические упражнения ни к чему, кроме обморочной усталости, не приводили. Следствием детской нелюдимости было полное отсутствие друзей в отрочестве, а возрастные изменения перегорали в нечто внутреннее, что делало его еще более замкнутым. Единственной отдушиной была девочка Оля, одноклассница и соседка по двору, которую он обожал со дня знакомства. Но в общении с Олей не было столь необходимой ему эмоциональной разрядки: изначальная боязнь привлечь к себе внимание остальных сверстников лишала его возможности открыто выражать свою симпатию, и все, что мог позволить себе Филя относительно объекта своего душевного восторга, имело формы только косвенные. Постепенно его тайная страсть сделалась подобием болезненной зависимости, и уже никакие насмешки и никакое насилие не смогло бы сломить его привязанность.

Однажды у Оли появился другой поклонник. Это был мальчик из другого класса и из другого двора. Имя у него было вполне нормальным — Иван, но звали его все не иначе как Вано. Кличка, созвучная с именем, была очень удобной: с одной стороны, уважительное «погоняло» в «блатной» среде, а с другой — практически второе имя, вполне приемлемое в светской жизни (многие учителя так и называли его: Вано). «Блат» Вано и таких как он заключался в их принадлежности к «кодле» — группировке районных драчунов, из которой со временем выходили, десяток из сотни, те, кому тюрьма становилась вторым домом. Хозяева парковых беседок и дворовых скамеек, они редко задевали мирных граждан, предпочитая тратить энергию в межрайонных драках. Но авторитет, заработанный в этих бесконечных и ничего в принципе не решающих потасовках, все же был непререкаем для всего населения микрорайона или двора. Таким образом, глаз Вано, положенный на смешливую и дерзкую Олю, не терпел никакой расфокусировки со стороны «шестерок» и маменькиных сынков, к каковым, соответственно, относился и Филя. Если до точности, то Филя для «блатных» был не просто маменькин сынок — так, недоразумение, недочеловек, никто.