Говорящий ключ

— Золото тоже своих пчелок имеет, которые могут к самому улью привести, — сказал Юферов, дождавшись, когда другие встали из-за стола и он остался наедине с Павлом. Тот снова придвинулся ближе, поняв, что рассказ об уссурийских пчелах лишь прелюдия к серьезному разговору. Юферов, помолчав, стал развивать свою мысль.

— Косовое золото мы нашли выше стана. Выше! Значит, его сверху нанесло. В реку-то оно как попало?.. Из ключей. А сколько мы таких ключей проплыли, когда спускались, по плоту? Много. Вот и думаю — надо идти вверх по реке, построить плот и снова спуститься до лагеря. Только не спеша. Надо проверить устья всех ключей, оба берега осмотреть надо. Золотишко, оно тянется понемногу, с косового начинается, к коренному месторождению приводит, вроде как те пчелки меченые. Там и Говорящий ключ... вверху. Проплыли мы его.

— О чем совет? — подошел Воробьев. Юферов с Вавиловым переглянулись. Павел еле заметно кивнул, показывая этим, что поддержит мастера. Юферов повторил все сказанное Воробьеву. Николай Владимирович задумался. Его уверенность, что Говорящий ключ надо искать вниз по реке, за последние дни поколебалась. Виктор, встретивший в тайге Кандыбу, неверно передал его слова начальнику экспедиции: вместо — «ищите ниже», сказал «ищите выше», а о порогах совсем забыл упомянуть. Выходило, что Говорящий ключ остался где-то позади. Правда, Большаков уверял, будто видел плот, проплывший ночью мимо, и Хакаты в это время лаял. Но старик мог принять за плот какую-нибудь корягу, ночью легко спутать, а Хакаты лает чуть ли не каждую ночь. Попробуй разбери, на кого он гавкает, на людей или на зверей, подходящих близко к стану. Уверениям Большакова, будто он прекрасно разбирается в интонациях голоса собаки и что Хакаты лаял на чужих людей, Воробьев не особенно верил. Николаю Владимировичу это казалось просто невероятным.

— Да... — протянул он, механически вычеркивая прутиком у ног изгиб реки. — Одно неясно, почему Марченко с Кандыбой плот строили и вниз сплывали? Большаков сам видел их следы, где они приставали к берегу, километрах в десяти отсюда, на другом берегу.

— А не видел ли он там устья какого-нибудь ключа? — спросил Павел.

— Сейчас узнаем, — Николай Владимирович окликнул Большакова, вышедшего из палатки. Проводник на секунду закрыл глаза, и местность, где он видел следы, возникла перед его мысленным взором. Он утвердительно кивнул головой.

— Однако, был ключ... маленький только.

— А кто сказал, что Говорящий обязательно должен быть целой речкой? Теперь ясно, — Юферов хлопнул ладонью о стол, — Марченко с Кандыбой там остались, а плот пустили вниз по течению. Вот его и видел Большаков. Хакаты тоже недаром гавкал. Учуял запах чужих людей, плот сохранил этот запах.

— Пожалуй, верно, — согласился Большаков, — так могло быть. Ночь, темно, разве хорошо увидишь! Плот, может, пустой проплыл. Они хитрые: столкнули плот — пускай мимо стана несет, чтобы подумали, будто они ниже уплыли. Так, однако.

— Будем искать! — твердо сказал Воробьев поднимаясь. — Завтра, Кирилл Мефодиевич, поведете нас к тому месту.

Юферов и Вавилов удовлетворенно переглянулись. Они были вполне уверены в правильности своего предположения.

Николай Владимирович никогда еще не видал такой густой заросли кедрового стланика и такого нагромождения обломков скал, как на том ключе, в устье которого Марченко и Кандыба оставили свои следы. В некоторых местах приходилось буквально переползать через стланик, рискуя в клочья изодрать одежду. Хваленые индийские джунгли были ничто в сравнении с этой чащей. Там люди могли расчистить себе путь топорами, а здесь самый острый топор оказывался бесполезным. Прочные, как железо, упругие стволы стелющегося по земле кедрового стланика так перепутались между собой, что ни пройти, ни пролезть между ними было невозможно, а прорубить путь топорами — и тем более. Оставалось только одно — брать этот барьер шириной неведомо в сколько километров по верху, перешагивая со ствола на ствол, цепляясь за ветки, падая и переползая через эту невероятно плотную заросль. Воробьев, храбро возглавивший разведчиков, скоро выдохся, в кровь исцарапал руки, порвал одежду и уступил путь рвущемуся вперед Афанасию Муравьеву. Одолев за полчаса не более сотни метров, Афанасий оказался в настолько растерзанном виде, что беспомощно свалился на тугое переплетение ветвей. Большаков, молчаливо пробиравшийся за Афанасием и Воробьевым, нашел удобное местечко и закурил. Тучи комаров поднялись из самых затаенных дневных пристанищ, бросились в атаку на разведчиков. Николай Владимирович взмолился, обращаясь к Большакову:

— Кирилл Мефодиевич, да ведь ходят же в конце концов по чертовому стланику?

Большаков, молчаливо пробиравшийся сзади за геологом и Муравьевым, опрометчиво рискнувшим на штурм стланиковых джунглей, гуще задымил трубкой.

— Зачем ходят... Совсем напрасно, однако. Сохатый даже стороной обходит, а мы лезем.