Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера

– Почему же он начал ненавидеть, бить ее, почему он презирал своих детей? И почему она терпела все это, холодная, своевольная женщина? Она в любую минуту могла расторгнуть этот брак. Конечно, Церковь запрещает разводы, но ведь можно просто разъехаться, не раз и не два в Милагре женщины уходили от плохих мужей. Она могла забрать своих несчастных детей и оставить его. Кто бы ее осудил? Но она оставалась. Мэр и епископ предлагали ей разойтись с мужем, а она в ответ предложила им катиться со своими советами к чертовой матери.

Многие лузитанцы засмеялись. Они легко могли себе представить, как сеньора биолоджиста атакует самого епископа, отказывается слушать Босквинью. Конечно, никто из них не любит Новинью, но она единственный человек в Милагре, способный дать отпор городским властям.

Епископ хорошо помнил сцену, происшедшую в его кабинете примерно десять лет назад. Она использовала несколько иные выражения, тут Голос промахнулся, но по смыслу все совпадало. Они были одни. Он никому не рассказывал. Кто такой этот Голос и откуда он знает то, о чем ему не положено знать?

Когда смех утих, Голос продолжил:

– Да, было нечто, некая связь, соединявшая их, скреплявшая ненавистный обоим брак. Болезнь Маркано.

Теперь Голос говорил совсем тихо, почти шепотом. Лузитанцы задерживали дыхание, чтобы услышать.

– Она определяла его судьбу с самого зачатия. Гены, унаследованные от родителей, соединились так, что, когда наступила зрелость, все его железы начали медленно и неуклонно вытесняться жировыми клетками. Доктор Навьо может объяснить вам характер процесса куда лучше, чем я. Маркано с самого детства знал, что с ним, знали и его родители, прежде чем умерли от десколады. А еще знали Густо и Сида – они провели генетический анализ всех обитателей Лузитании. Все эти люди умерли. Кроме Маркано, остался лишь один человек, который знал, – тот, кто унаследовал файлы ксенобиологов. Новинья.

Доктор Навьо был озадачен. Если она знала до того, как они поженились, значит должна была знать, что большинство больных стерильны. Зачем она вышла за него, если ей было известно, что он не может иметь детей? И тут он понял то, что должен был понять много раньше: Маркано вовсе не был исключением. Болезнь развивалась, как у всех. Доктор покраснел. То, что собирался сейчас сказать Голос, нельзя произносить вслух.

– Новинья знала, что Маркано умирает, – сказал Голос. – А еще она знала, и еще до того, как стала его женой, что он совершенно стерилен.

Потребовалась минута, чтобы люди осознали смысл сказанного. Эле казалось, что ее тело тает изнутри. Не поворачивая головы, она знала, как напряглось, окаменело тело Миро, как побелели его щеки.

А Голос дальше вел свое повествование, даже не обращая внимания на шепот, гуляющий по толпе.

– Я видел генетические анализы. Маркос Мария Рибейра не дал жизни ни одному ребенку. Но у его жены были дети. От другого человека. Маркано знал это, и она знала, что он знает. Это входило в договор, который они заключили, вступая в брак.

Бормотание становилось все более отчетливым. Возражения, недоумение, вопросы… И когда гул голосов достиг предела, Квим вскочил на ноги и закричал прямо в лицо Голосу:

– Моя мать – не прелюбодейка! Я убью вас за то, что вы назвали ее шлюхой!

Его последние слова повисли в полном молчании. Голос не отвечал. Он просто ждал, не сводя спокойного, твердого взгляда с горящего лица Квима. И наконец Квим понял, что это он сам, а вовсе не Голос произнес слово, которое все еще звенело в его ушах. Он отступил и посмотрел на свою мать, которая сидела рядом с ним на земле уже не так прямо. Новинья смотрела на собственные руки, сложенные на коленях. Руки дрожали.

– Скажи им, мама, – потребовал Квим, но в его голосе было больше мольбы, чем ему хотелось.

А она не ответила. Не произнесла ни слова, даже не поглядела на него. Если бы он не знал ее достаточно хорошо, то решил бы, что ее дрожащие руки и есть признание, что ей стыдно, как будто слова Голоса были правдой, той самой, что поведал бы сам Бог, попроси Его об этом Квим. Он вспомнил, как отец Мато описывал им муки ада. Господь плюет на прелюбодеев, ибо они превратили в насмешку дар творения, разделенный с ними. В прелюбодеях добродетели не хватит даже на самую маленькую амебу. Во рту Квима стояла горечь. То, что сказал Голос, было правдой.

– Mamãe, – спросил он громко и насмешливо, – quem fôde p’ra fazer-me?[35]

Толпа ахнула. Ольяду мгновенно вскочил на ноги – руки уже сжаты в кулаки, готовы для удара. Только тогда Новинья очнулась и подняла руку, чтобы остановить Ольяду, не дать ему напасть на брата. Квим даже не обратил внимания на то, что Ольяду встал на защиту матери. Он мог думать только о том, что Миро этого не сделал. Значит, Миро тоже знал, что это правда.