Эндер предполагал, что с выходом за ограду возникнут какие-то трудности, но Кванда приложила ладонь к замку, Миро распахнул ворота, и все трое мирно прошли на ту сторону. Никакой заминки. Наверное, все обстоит так, как рассказывала Эла: никто не желает близко подходить к ограде, а потому и меры безопасности совершенно излишни. Интересно, это означает, что люди полностью довольны жизнью в Милагре или что они смертельно боятся свинксов? А может быть, их раздражает полутюремное положение и они делают вид, что ограды и вовсе нет? Впрочем, это гадание на кофейной гуще.
Оба проводника – и Кванда, и Миро – очень напряжены, выглядят испуганными. Конечно, их можно понять – они нарушают Постановление Конгресса. Но Эндер подозревал, что за их страхом кроется что-то более серьезное. В Миро, кроме напряжения, чувствовалась и решимость. Он боялся, но явно желал увидеть, что из всего этого получится, стремился вперед. А вот Кванда не торопилась. В ней, помимо страха, чувствовалась еще и враждебность. Она не доверяла Голосу.
А потому Эндер совсем не удивился, когда она свернула за ствол большого дерева, растущего недалеко от ограды, и остановилась, ожидая, что Миро и Эндер последуют за ней. Эндер заметил, как дрогнуло на мгновение лицо Миро и как юноша тут же подавил свое раздражение. Хорошо отработанная маска безразличия. Эндер внезапно понял, что сравнивает Миро с ребятами, которых знал в Боевой школе, прикидывает, каким товарищем по оружию он мог бы стать. Да, мальчик, пожалуй, справился бы. Кванда тоже, но тут причины другие. Кстати, она явно считает себя ответственной за все происходящее, несмотря на то что Эндер взрослый и много старше ее. Она не проявляла никакого уважения к нему и боялась не его.
– Здесь? – спросил Миро.
– Или я откажусь, – ответила Кванда.
Эндер уселся на землю и прислонился к стволу.
– Это дерево Корнероя? – поинтересовался он.
Они, естественно, и ухом не повели, но их молчание сказало ему, что он здорово удивил их своим знанием прошлого, которое они считали своей собственностью. «Может быть, я здесь и фрамлинг, – подумал Эндер, – но мне вовсе не обязательно быть невеждой, ребята».
– Да, – заговорила Кванда, – это тотем, от которого они получают… больше всего указаний. В последнее время. Семь или восемь лет. Они не позволяют нам смотреть на их ритуальное общение с предками, но, похоже, они при этом барабанят по стволу отполированными палочками. Порой по ночам мы слышим их.
– Палочками? Из сушняка?
– Видимо, да. А почему вы спрашиваете?
– Потому что у них нет ни каменных, ни металлических орудий – нечем резать дерево. Правильно? Да и как они станут рубить деревья, которые обожествляют?
– Мы не думаем, что они их именно обожествляют. Это тотемизм. Деревья…
– …Их умершие предки. Свинксы сажают деревья. Там, где тела.
Кванда хотела остановиться, заговорить о том, что интересует ее, задать ему несколько вопросов, но Эндер не собирался позволить ей и далее считать, что она – или Миро, если уж на то пошло, – руководит нынешней экспедицией. Эндер был намерен разговаривать со свинксами сам. Ни разу в жизни, готовя Речь, он не позволял другим управлять его действиями и сегодня не видел причин отказываться от этой привычки. Кроме того, он знал кое-что, чего не знали они. Теорию Элы.
– А в других местах? – спросил он. – Они сажают деревья просто так?
Эндером двигало не праздное любопытство. Он все еще думал о том, что рассказала ему Эла про местные аномалии в процессе размножения.
– И вообще, эти деревья растут сами по себе? Как семена или саженцы распространяются по лесу?
Зенадорес переглянулись.
– Мы не видели, – сказал Миро.
Кванда покачала головой:
– У нас нет данных. Похоже, деревья сажают только в телах убитых. Все деревья, которые мы видели в лесу, – очень старые, кроме этих трех, у ограды.
– Если мы не поторопимся, завтра здесь будет расти четвертое, – вставил Миро.