Говорят сталинские наркомы

Под Фастовом, в окружении, прикрывая отход стрелковых частей, геройски бились бойцы и командиры 4-й, 5-й и 27-й железнодорожных бригад. Под Ворошиловградом 28-я бригада полковника

Н. В. Борисова, не имевшая ни пулеметов, ни даже гранат, использовала вместо фанат в бою толовые шашки с укороченным шнуром. Отчаянно дрались с врагом 6-я бригада полковника Д. А. Терюхова, 9-я майора В. Е. Матишева, 29-я полковника Н. В. Веревкина.

Стойкость бойцов–железнодорожников этих и других бригад, в последний миг, под огнем фашистов подрывавших водокачки, депо, мосты и прочие сооружения, вызывала гордость и восхищение. Однако профессиональный военный обязан оценивать и свои потери и потери противника без эмоций, трезво.

Бывало, что старший войсковой начальник бросал в бой железнодорожные войска вместо пехоты. Бывало, что оставлял их в качестве прикрытия с наказом «ни шагу назад». И наши батальоны, а иногда и целые бригады, не обученные пехотному бою, вооруженные винтовками, встречали атаки противника, поддержанного артиллерией, авиацией, танками. Красиво подобный бой выглядит разве что в кинофильме–бодрячке. В натуре же винтовка — даже в умелых руках — не противник танку.

Конечно, война зачастую не оставляет нам выбора: кто у начальника под рукой, тот и посылается в бой. Однако если этот начальник хороший хозяин, или, как говорят солдаты, «наш батя», он даже в трудный ситуации думает о завтрашнем дне. Завтра его войска остановят противника, а послезавтра погонят обратно на запад. И уже противник примется подрывать пути, мосты, депо и водокачки. Кто их восстановит, кто сможет быстро вдохнуть жизнь в искореженный металл и бетон, который назывался железной дорогой? Только он, высокой квалификации солдат и командир–железнодорожник, мастер по восстановлению путей, мостов, связи, водоснабжения. Но эти мастера погибли в бою, а чтобы выучить новых, нужны годы. А дело не ждет.

Так примерно рассуждали мы в Управлении военных сообщений с руководителями отделов и ведущими специалистами П. А. Квашниным, 3. И. Кондратьевым, А. В. Скляровым, П. А. Бакулиным и другими товарищами. Но сделать что–то практическое для решения вопроса пока было трудно. Военные железнодорожники отступали вместе со всеми, целые армии попадали в окружение, противник овладел Минском, Киевом, блокировал Ленинград, подступал к Москве. В этих больших потерях — и людских, и территориальных, и материальных, и нравственных — наши нужды не казались начальству первоочередными. Но мы–то знали, что этот черед может прийти слишком поздно. Красная Армия остановит и опрокинет фашистов, пойдем вперед, — но кто будет восстанавливать мосты и дороги?

Не скажу, что эта проблема никого в высшем военном руководстве не трогала. Трогала, и многие там понимали! Однако тревоги дня, угроза потерять Москву отодвинула, завтрашние перспективы. Мало того, кто–то предложил вообще расформировать железнодорожные войска, и за их счет пополнить формируемую неподалеку от Москвы 1-ю ударную армию. Создали комиссию во главе с начальником Главного Политуправления РККА Л. 3. Мехлисом, поручили подготовить решение Государственного Комитета Обороны. Включили в комиссию и меня. Участвовать в ее подготовительной работе я не мог — и днем, и ночью все наше управление было занято решением главной задачи: продвигали к Москве сотни воинских эшелонов с востока. Это был ноябрь, уже сосредотачивались резервы для контрударов и наступления. Но вот звонок от Мехлиса, я обязан быть на комиссии. Решается судьба железнодорожных войск.

Поехал… В кабинете Мехлиса много народу. Начальник Генштаба маршал Б. М. Шапошников, заместитель наркома путей сообщения И. Д. Гоциридзе, начальники центральных управлений Наркомата обороны и Генштаба.

Мехлис как раз докладывал Сталину по телефону. Перечислял поименно тех, кто за расформирование железнодорожных бригад. Я подошел к нему вплотную, слышу в трубке голос Сталина:

— Не перечисляй всех. Скажи, кто против.

Мехлис спросил меня:

— Вы, конечно, тоже «за»?

Я был измотан бессонницей и неурядицами, этот удар с расформированием железнодорожных войск просто выбил из меня остатки дипломатии.

Я ответил громко (может, Сталин услышит?):

— Это Ваше решение пораженческое.

Лев Захарович нахмурился, пересказал мой ответ слово в слово Сталину и передал мне трубку. Сталин спросил резко:

— Почему считаете решение пораженческим? Речь об ударной армии, о защите Москвы.

Я взял себя в руки и, стараясь быть кратким, пояснил: если расформируем железнодорожные войска, то все наши армии, которые есть под Москвой и которые выдвигаются к ней с востока, окажутся неспособными наступать. Кто восстановит разрушенные дороги и мосты, чтобы снабжать и подкреплять наши наступающие войска? Объяснил Верховному, сколько времени и сил займет подготовка квалифицированных мастеров–железнодорожников, и он сразу схватил суть дела.