Говорят сталинские наркомы

Работали мы как: придешь на службу в 10 часов, а только в 4–5 утра уходишь. Пока Сталин не уйдет, не уходили. Позвонит Поскребышев всем ближайшим соратникам вождя, сообщит, что Сталин уехал отдыхать, лишь тогда они уезжали вслед за ним: и Молотов, и Берия, и Маленков, и Микоян, и Вознесенский, и Ворошилов, и Андреев… Мы же, наркомы, заместители, — сразу после них. Но в нашем наркомате часто и так бывало: почти все члены Политбюро расходились по домам, а Каганович начинал обзванивать своих заместителей, вызывал к себе и давал задания. А каждое из них, как всегда, было срочным: к 11 часам утра составить проект такого–то программного решения или подготовить такую–то подробную справку. Спрашиваешь:

— Лазарь Моисеевич, а когда спать–то?

— Вы — молодой человек. Можете и не поспать.

— Хорошенькое дело, а как же без сна работать?..

Разумеется, все необходимые материалы мы готовили к указанному сроку с большим старанием и большой ответственностью. Но когда Каганович возвращался на работу, до него не всегда доходил смысл представленного нами документа. С раздражением он комкал бумагу, бросал ее в корзину, а мы, исполнители, получали новые указания от недовольного наркома.

Кагановича не интересовала личная жизнь его коллег, а если интересовала, то чисто формально. Личной жизнью у нас была только одна работа. Она поглощала каждого из руководящих работников наркомата буквально целиком. Не было возможности сходить в кино или театр, побывать на рыбалке. Выходных дней и отпусков по существу не было. Однажды наш неутомимый нарком, указав на меня управляющему делами, сказал:

— Вот нашему молодому человеку стукнуло уже 29 лет, а он до сих пор холостой.

— Лазарь Моисеевич, — отвечаю, — да Вы мне не даете свободного времени. У меня нет возможности даже вечером отдохнуть.

Каганович смерил меня пристальным взглядом и, повернувшись к управделами, произнес:

— Чтобы вечером по субботам Байбаков не работал.

Но это благое предписание наркома он сам же постоянно нарушал, расстроив, к примеру, мое знакомство с одной симпатичной девушкой…

Так бы и остаться мне холостяком, если бы не подвернулся случай познакомиться не где–нибудь, а в нашем наркомате с новой сотрудницей по имени Клава. Мы стали все чаще встречаться, и в конце концов дело дошло до регистрации. А вслед за этим в ближайшее воскресенье наметили свадьбу. Решили провести ее на даче и к 5 часам пригласили на наше торжество родных и близких друзей. Однако во второй половине этого радостного для нас с Клавой дня Каганович вызвал меня на совещание. Оно, конечно, затянулось. Часы показывали уже 6 часов вечера, а конца заседанию не было видно.

Наконец, управляющий делами осмелился напомнить народному комиссару, что у Байбакова сегодня свадьба, что давно уже собрались гости и надо бы его отпустить. (Тем более что обсуждаемые к этому времени вопросы не требовали моего обязательного участия).

— Да? Хорошо, мы это сделаем, — как–то рассеянно промолвил Каганович. Но он «этого» не сделал: совещание закончилось только в 7 часов, и лишь к 8 часам я добрался до дачи. Там меня уже несколько часов ожидали основательно притомившиеся новобрачная и гости…

Полагаю, что и этот, хотя и сугубо личный эпизод, тоже не с лучшей стороны характеризует внимание Кагановича к работникам своего аппарата.

И все же нельзя отказать ему в большой, неуемной энергии, в умении организовать людей, подхватить инициативу, активно поддержать новаторов производства. Считаю, что Каганович внес немалый вклад в развитие железнодорожного транспорта и ряда отраслей нашей промышленности. Он был неутомим, с потрясающей выносливостью и работоспособностью.

Г. А. Куманев: Вы упоминали о такой мрачной и зловещей фигуре как Лаврентий Берия. Какова Ваша оценка его деятельности в области экономики? Каким он был как руководитель и человек?

Н. К. Байбаков: Что касается Берии, то 10 лет он курировал топливные отрасли индустрии. Это был настоящий зверь, хитрый, коварный, жестокий. Ему удалось основательно втереться в доверие к Сталину и напрямую распоряжаться судьбами миллионов людей.

Редко когда он говорил «Здравствуй, Байбак» или «До свидания», «Спасибо». Почти каждый день звонил: «Как дела? Чего надо делать?»

Когда случилась авария в Уфе (что–то там взорвалось, загорелась нефть), он позвонил мне на работу. Меня не было. Я находился дома с температурой +40°. Берия позвонил на квартиру, подошла моя супруга Клавдия Андреевна.

— Байбако.

— Кто говорит? — спрашивает жена. Она не смогла понять. Переспросила:

— Кто говорит?

— Дура! Берия говорит. Где Байбак? Пусть подойдет.

Клавдия Андреевна ответила: «Он болен и лежит с высокой температурой». В том же раздраженном тоне Берия заявил, что каждый дурак может легко простудиться, если не будет носить галоши (насколько помню, из всего окружения Сталина их носили только Берия и Суслов)…

Я с трудом поднялся и взял трубку. Не поинтересовавшись о состоянии моего здоровья, Берия заявил, что надо немедленно лететь в Уфу с наркомом внутренних дел Кругловым. Там ЧП.