Говорят женщины

Мы/я слышим только голос Оуны. Во время пения она раззадоривается, ускоряясь подобно рыбе, что изгибает тело и устремляется вперед, и замедляясь подобно рыбе, греющейся на солнце у поверхности воды. Дети, увлеченные песней, сидят тихо. Оуна продолжает петь песню про уток, плавающих в море, – утка раз и утка два, утка три-четыре.

Оуна спрашивает у детей, известно ли им, что такое море, и они смотрят на нее в четыре огромных голубых глаза, похожих на море. Оуна описывает море – другой, скрытый от нас мир, мир под водой. Морем она называет именно жизнь в море, не само море. Она рассказывает о рыбах и других живых существах.

Наконец Мариша ее перебивает. Море – это когда очень много воды, больше ничего, говорит она детям. Оуна, перед тобой дети, растолковывает она. Как они могут понять то, что происходит невидимо? Да и сама ты никогда не видела моря.

Саломея смеется: Жизнь под водой не невидима. Ее можно видеть. Только нам отсюда не видно. О Господи.

Ты не понимаешь, Саломея, как восприимчивы дети, говорит Мариша.

Вот оно как! – восклицает Саломея. – Если бы я позволяла такому, как твой Клаас, у которого дерьмо вместо мозгов, бить моего ребенка до черных синяков, ты бы решила, что я разбираюсь в том, как дети воспринимают потайную жизнь?

Мариша, потрясенная, молчит.

Саломея, это не имеет никакого смысла, говорит Мейал и дает ей затянуться цигаркой.

Оуна молчит, но она согласна, сочтя выходку Саломеи непонятной и недостойной ее, я знаю. Знаю, потому что она посмотрела на Саломею как раньше, нахмурив брови (исчезающие на лбу рельсовые пути). В общем-то, Оуна терпимо относится к вспышкам гнева сестры и реагирует на них с оглядкой. Возможно, за долгие годы поняла, что борьба ни к чему хорошему не приведет.

Будто читая мои мысли, Агата предлагает подумать о том, что приведет к хорошему, и цитирует Послание к Филиппийцам: Что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте… и Бог мира будет с вами.

Остальные женщины ждут, кто первой ответит на призыв Агаты предложить истинное и честное. По правде сказать, затея их, кажется, не очень увлекает.

Саломея вообще игнорирует вопрос. Если я останусь, то стану убийцей, говорит она матери. (Я думаю, она хочет сказать, если останется в колонии и будет здесь, когда и если арестованные выйдут под залог и вернутся из города.) Что может быть хуже? – спрашивает Саломея Агату.

Агата кивает. Кивает. Губы поджаты, она моргает и кивает. Руки лежат на столе, но пальцы подняты вверх, тянутся к балкам сеновала, к Богу, к смыслу.

Остальные молчат. Необычно.

В альбоме «Знаменитые картины», оставленном в кооперативе одним швейцарским туристом, я видел «Сотворение Адама» Микеланджело. Мой отец тайком показывал репродукцию общине, но Петерс-старший в один прекрасный день обнаружил альбом и уничтожил его. Говорят, он вырывал страницы по одной и сжигал их по очереди, скорее всего для того, чтобы посмотреть каждую картину. Более занятой человек с более ясными намерениями поджег бы все сразу и бросил в бак.

Женщины всё молчат – жутковато.

Я упоминаю альбом со знаменитыми картинами только потому, что пальцы Агаты подняты к Богу. Они почему-то напоминают мне «Сотворение Адама». А поскольку на сеновале царит молчание, я же хочу произвести деловой вид и мое дело здесь писать, это как раз то, что можно записать, – мою первую мысль.

Женщины хранят молчание, думая о том, что есть добро, что справедливо, чисто, любезно и т. д. А возможно, о чем-то еще. Я не знаю, о чем. Может, о поджоге. Думая о «Сотворении Адама», я вспоминаю еще кое-что, о человеческих пальцах.

Человеческие пальцы способны осязать предметы размером в тринадцать нанометров, то есть если бы ваш палец был размером с землю, вы ощутили бы разницу между конюшней и лошадью. Я хочу запомнить, чтобы рассказать потом Оуне. Еще я хочу рассказать ей о «Сотворении Евы» Микеланджело (пятая фреска Сикстинской капеллы), которая даже близко не так известна и популярна, как «Сотворение Адама». В «Сотворении Евы» Адам спит на камне, а обнаженная Ева о чем-то молит Бога. О чем? Тут Бог спустился на землю, Он больше не парит на облаке, просто протягивая палец. На сей раз Бог строг, напряжен. Он пришел на землю поговорить с Евой… или пришел по ее просьбе? Почему Он сошел со Своего облака с ангелами?

На фреске Ева взывает к Богу, просит, умоляет… возможно, что-то доказывает, как будто в ее силах восстановить христианство в первоначальном величии. Она действует за спиной спящего на земле Адама, художник словно подразумевает, что Ева знает: Адам ее не одобрит. Не одобрит что? Ее встречу с Богом с глазу на глаз? Или ее слова?