Говорим правильно по смыслу или по форме?

Провоцирует вовсе не значит заставляет, принуждает или просит, требует. Провокатор использует более изощренную тактику, он хочет, чтобы со стороны не он, а именно другой выглядел инициатором, зачинщиком (слово с отрицательной оценкой!) конфликта и/или необоснованного «плохого» поведения другого. Истинный инициатор создавшейся ситуации должен остаться в тени, демонстрируя свою непричастность или даже представляя себя перед другими в качестве жертвы.

Весьма близки к глаголу провоцировать сниженные подстрекать, подзуживать, а также подговаривать и инспирировать. Однако во всех этих последних случаях X действует более или менее явно. А неблагородство его поведения связано с тем, что он склоняет Y-а к чему-то объективно плохому. При этом обычно так или иначе направленному против третьих лиц (ср. науськивать, натравливать), в чем сам Х участвовать не собирается. Разница по сравнению с провоцировать, где на первом месте «я ни причем», «это он сам», весьма существенная.

Несколько ближе, как это ни покажется странным, к провоцировать глагол намекать. Последний также предполагает не явное выражение своих мыслей, чувств и желаний, но апелляцию к догадке Y-а. Однако намекать можно на хорошее и на плохое, на соответствующее интересам Х-а и Y-а. При наличии некоторой «тайны» нет здесь явного эгоизма, неблагородства, коварства.

Отмечу, что в отличие от провоцировать во всех близких ему по значению глаголах нет предварительного условия «неприязненные, напряженные, плохие отношения». Склонять к плохому или неявно выражать свои желания можно в общении не только с потенциальным недругом. Однако именно фактор «предварительного условия» приводит к новейшим изменениям в значении слов провоцировать, провокационный. Имеются в виду такие, например, словосочетания, как провокационный доклад (выступление, статья, заголовок и т. п.). Таким образом часто теперь выражается отнюдь не скрытая злонамеренность Х-а по отношению Y-у. Речь идет о том, что Х стремится заинтересовать, заинтриговать, возбудить Y-а. На первый взгляд, перед нами обычный случай расширения значения слова. Однако, как кажется, дело обстоит значительно проще. Вся разница между провокацией в ее традиционном и «новом» значении обусловлена изменением «предварительных условий». В последнем случае отношение между Х-ом и Y-ом вовсе не враждебны, эти отношения – никакие. И Х стремится неявным, скрытым образом пробудить в Y-е интерес, внимание, заинтересованность к тому, что сам Х делает, думает, говорит. Иными словами, в действиях Х-а тот же эгоистический интерес. В соответствии с ним Х и хочет регулировать поведение Y-а. Однако вовсе не во вред Y-у, с которым у него нет вражды, но на пользу самому себе. Причем эта польза вовсе не отражает какие-либо «плохие» качества или устремления Х-а. Ему просто хочется привлечь к себе внимание равнодушного ко всему, и к Х-у в частности, Y-а, пробудить у него желание высказаться, поспорить, откликаясь на проявления Х-а.

Итак, в русском языке существует множество слов, отражающих ту ситуацию, когда один участник хочет добиться каких-то действий другого участника коммуникации. Причем выражает это свое желание явно или тайно. Хочет от другого действий «плохих» или нейтральных. А правильно комбинировать все эти возможные семантические характеристики можно лишь тогда, когда известны отношения между участниками, враждебные или нейтральные. Именно это последнее условие участники коммуникации не всегда соблюдают. Забывая о том, что самое важное часто формально никак не выражается, остается за кадром. Чтобы правильно понимать друг друга, собеседники непременно должны точно и одинаково понимать то, что остается невыраженным. А не только то, что получило формальное выражение в значениях слов и смыслах предложений.

Вредно или контрпродуктивно?