Говорит Альберт Эйнштейн

Чиновники убеждают эрцгерцога выбрать кратчайший маршрут выезда из города. Но водитель почему-то резко сворачивает у моста через реку Миляцка, теряя скорость на вираже. Там уже поджидает Принцип, держа наготове самозарядный полуавтоматический браунинг бельгийского производства «Фабрик насьональ» модели 1910 года. Выйдя на проезжую часть в полутора метрах от автомобиля, он вынимает из кармана пальто пистолет и производит два выстрела.

Первая пуля попадает в живот беременной герцогини Софии.

Эрцгерцог надрывается:

— Софи, Софи, не умирай. Живи ради наших детей.

Вторая пуля достается эрцгерцогу и застревает в районе сердца.

^{САРАЕВО}

За две недели до объявления войны Альберт обсуждает с Эльзой последние новости, попивая кофе в гостиничных кафе, будь то «Эспланада», «Эксельсиор» или «Пиккадилли», который уже успели переименовать в «Фатерлянд», на Потсдамской площади в Берлине — центре притяжения для всех горожан. Дамы в широкополых шляпах с перьями чинно прохаживаются под ручку. И малоимущие, и шикарные щебечут и смеются.

Альберт и Эльза листают свою любимую газету «Берлинер тагеблатт». Альберта не покидают мрачные мысли.

— Откуда у немцев эта нездоровая страсть к завоеванию новых земель?

— Вот увидишь, через пару недель все уляжется, — говорит ему Эльза.

— Страсть Германии к завоеванию территорий тревожна сама по себе, но репутация кровопийцы и агрессора прочно закрепилась за ней как проклятие. За кайзеровской империей числится немало бесчеловечных даже по нынешним меркам кампаний.

Они прогуливаются по улицам, сторонясь подвод, груженных пивом, и роскошных автомобилей «майбах».

— Европа в своем безумии теперь затеяла что-то невероятно нелепое, — утверждает Альберт. — У меня это вызывает жалость и отвращение одновременно.

— Мы не можем на это повлиять, — говорит Эльза.

По Котбуссерштрассе они доходят до рынка на набережной Майбахуфер, где покупают краснокочанную капусту, топленый козий жир и копченую сельдь. А еще пузырьки с эссенцией ландыша.

По-свойски перешучиваются с итальянцем, торгующим гипсовыми фигурками на мосту через Ландвер-канал. Торгуются с букинистами на улицах Шойненфиртеля.

— Нернсту пятьдесят стукнуло. А пошел добровольцем — водить «скорую помощь».

— Очень благородно с его стороны, — говорит Эльза.

— И Планк, прости господи, туда же: мол, какое это великое чувство — называться немцем.

— Ты, вообще-то, швейцарец.

— И слава богу, — говорит Альберт. — Впрочем, хуже всего другое. Поддавшись националистической лихорадке, Планк, а за ним и Нернст, и Рентген, и Вин, подписали открытое письмо к цивилизованному миру. Послушай только. Это в «Берлинер тагеблатт».

Он читает вслух: