Говорит Альберт Эйнштейн

Мими замечает, что мысль Гёделя уносится вдаль. Вдруг он спрашивает:

— Вы встречались с Оппенгеймером?

— Да.

— И как он вам?

— Довольно хладнокровный. Сдержанный. Но при этом весьма любезный.

— Его голова забита вашингтонскими играми. Он сгорел без остатка. А Эйнштейн — нет. У Гёте в «Эпилоге к Шиллерову „Колоколу“» есть строки, которые будто с Альберта списаны: «То, чем велик, своеобычен он. / Он нам блестит, кометой исчезая, / Со светом вечности свой свет сливая». Аж сердце щемит. Четырнадцатого марта ему исполнится семьдесят шесть лет. Он слишком истощен. И с каждым днем угасает…

Гёдель оглядывается вокруг себя, сильно прищуривая глаза и размахивая руками, как изможденная птица своими крыльями.

— Он больше никогда не увидит свой кабинет А эти стены не увидят его. «Не верь дневному свету, / Не верь звезде ночей, / Не верь, что правда где-то, / Но верь любви моей».

Опустив руки, Гёдель прислоняется к стене.

— Что станет с моей жизнью… а с вашей? Вы мечтаете о чем-нибудь?

— Мечтала, — отвечает Мими, — я хотела поехать с сестрой в Лондон и там учиться музыке. В Королевской академии. Но мы не можем себе этого позволить. Оборвалась мечта.

— Сочувствую вам, — говорит Гёдель. — Не отчаивайтесь. Да поможет вам Всемогущий.

— Только на Него и уповаю.

— Чем больше я размышляю о языке, — продолжает Гёдель, — тем больше поражаюсь, как люди вообще друг друга понимают. Но вы все-таки никогда не теряйте надежду… Вам холодно?

— Да.

— В этом мы похожи. Но «старости не сжиться с юностью шальною»… знаете, кто это сказал?

— Шекспир, по-моему.

— А может быть, и нет, — говорит Гёдель. — «Юность так беспечна, старость так грустна; / Юность — утро лета, старость — ночь зимою; / Юность — летний жар, а старость холодна».

Он улыбается:

— Верьте в загадочное и волшебное. Помните, как у Гёте: «Магия в том, чтобы верить в себя. Если вы можете сделать это, вы можете осуществить все, что угодно». Ведь Альберт прав. Самая прекрасная эмоция, которую нам дано испытать, — ощущение тайны. Это основополагающая эмоция, стоящая у истоков всякого истинного искусства и науки. Не забывайте об этом.

В середине марта фрау Дюкас сама звонит Мими и Изабелле.

— Доктор Эйнштейн просит вас заглянуть в нему в гости, — говорит она. Голос выдает ее смятение. — Он хочет, чтобы вы сыграли для него Сонату для скрипки ми минор, Ка триста четыре. Курт Гёдель тоже придет.

Когда Мими с Изабеллой приезжают на Мерсер-стрит, фрау Дюкас уже не выглядит такой удрученной, как это казалось по телефону.

Альберт счастлив, что они пришли.

— Посмотрите, — говорит он. — Один британский физик из Принстона подарил мне на семьдесят шестой день рождения эту штуковину.

Хитроумное устройство представляет собой пятифутовую палку. На верхушке этой палки закреплена пластиковая сфера, внутри которой находится небольшая трубка. Из трубки торчит маленький шарик.

— Эта модель иллюстрирует принцип эквивалентности. Шарик болтается на конце струны, приделанной к пружине. Он дергается в разные стороны. Посмотрите, пружина не может преодолеть силу притяжения, которая действует на шарик.

Альберт резко поднимает палку вверх, почти касаясь потолка.

— Когда я ее отпущу, силы тяжести не будет. А шарик залетит в трубку. Смотрите!

Он разжимает ладонь, позволяя устройству падать до самого пола. Разумеется, шарик удобно устраивается в трубке.

— Вуаля! — хохочет он, заражая остальных своим смехом. — Помните… Я рассказывал, что около семидесяти лет назад отец подарил мне магнитный компас. Этому компасу я обязан буквально всем.

— Как только вы его ни крутили, пытаясь перехитрить, — проговаривает Мими, — чтобы стрелка указывала в другом направлении. Но она всегда возвращалась на свое место, указывая на север. Компас показал, что за всем есть что-то еще, скрытое во Вселенной.

— Да. Именно так. «Выходи, — шепнул бы я. — Где ты прячешься?» — говорит Альберт.

Сколько любви сейчас в глазах Мими и Изабеллы.

Историю про компас они слышали и раньше. Но Мими, конечно, знала ее наизусть.

Теперь их захлестывает радость, ведь в скрипичном футляре Мими лежит купленный ими для Альберта особенный подарок.

Но вручить его они намерены после того, как исполнят Моцарта.

— А теперь, — объявляет Альберт, — время Моцарта. Мими, Изабелла, помогите мне спуститься. И где только пропадает Гёдель, фрау Дюкас?

— Он уже едет, — отвечает та.

Мими и Изабелла, поддерживая его под руки, преодолевают с ним все препятствия по пути в музыкальную гостиную.

Фрау Дюкас опережает их, чтобы открыть дверь Гёделю.

— А вот и Курт! — восклицает Альберт. — Мой долговязый полубог. Величайший логик со времен Аристотеля.

Гёдель сводит брови:

— Это недоказуемо.

— Итак, сегодня я продиктовал письмо будущим поколениям, — объявляет Альберт. — Йоханна, прочтите нам, пожалуйста.

Покопавшись в своем блокноте, Фантова зачитывает письмо:

— Дорогие потомки! Если вы не стали справедливее, миролюбивее и вообще разумнее, чем мы, — что ж, в таком случае черт вас возьми. Это благочестивое пожелание с глубоким уважением изрек тот, кто был Альбертом Эйнштейном.