Говорит и показывает Россия

Как писал Илья Осколков-Ценципер, один из основателей и первых главных редакторов “Афиши”, читатели этого журнала представляли собой нечто среднее между креативным медиаклассом и молодыми городскими профессионалами – яппи. “Афиша” изображала Москву как обычную европейскую столицу – город, мало чем отличавшийся, скажем, от Берлина или Мадрида. “В некотором роде «Афиша» сама была подтверждением того, что Москва – это такой же [европейский] город, как и другие, – вспоминал Ценципер. – Все это совпало с путинской эпохой – все вокруг стали богатеть, и после раздрая, развала и кризиса возникла какая-то совсем другая история. Вдруг люди стали думать про какую-то длинную жизнь… Стали появляться у людей дети и собаки, и все это «жить быстро, умереть молодым» стало терять свою привлекательность. На руинах разваленной империи была страшная энергия, прорастала новая жизнь”[389]. Вскоре издательский дом “Афиша” начал выпускать и путеводители – для людей, которые свободно говорили по-английски и предпочитали самостоятельно путешествовать по миру. Читатели “Афиши” и “Ведомостей” и избиратели, голосовавшие за “Союз правых сил”, считали себя либералами, но при этом хотели, чтобы государство обеспечивало им свободы, высокий уровень дохода и стабильность.

Образ “стабильности” 2000-х возникал в контрасте с образом 90-х как “смутного времени”, хаоса и бандитизма. В мае 2000 года НТВ начало показ своего самого популярного сериала “Бандитский Петербург” – о вакханалии организованной преступности, ворах в законе, заказных убийствах и продажных “ментах”. Героем сериала был питерский журналист, пытавшийся расследовать преступления; правда, из-за его действий погибали все новые люди. С распадом СССР у бандитов действительно появилось множество новых возможностей, и Россия 1990-х годов стала неисчерпаемым источником вдохновения для романов и фильмов о преступном мире. Однако именно сериалы 2000-х годов формировали образ “лихих девяностых”. Путин был плотью от плоти тех самых девяностых и работал в петербургской мэрии как раз в те годы, когда разворачивались события “Бандитского Петербурга”, но он строил собственный образ на противопоставлении, выступая в роли правителя, добившегося стабильности и порядка и преодолевшего “смутные времена”.

Одним из первых символических шагов Путина в должности президента стало восстановление государственного гимна СССР. Изначально он был написан в 1938 году – на пике сталинского Большого террора – как гимн большевистской партии, а позднее переделан в гимн страны. Ельцин отменил его вместе с другой советской символикой и заменил на “Патриотическую песню” без слов Михаила Глинки. После встречи с российскими спортсменами, которые якобы пожаловались, что теперь они лишены возможности петь гимн страны, Путин предложил вернуть старую музыку, правда, с обновленным текстом. Сергей Михалков, автор двух прежних вариантов советского гимна, быстро написал новые слова. Утверждать, будто россияне мечтали о восстановлении советского гимна, было бы неправдой. Большинству было просто все равно.

Реставрация того, что однажды было упразднено по идеологическим соображениям, безусловно, имела символическое значение. Александр Яковлев увидел в этом неуважение к прошлому страны и отсутствие “христианского чувства покаяния”. “Я, пока жив, музыку эту… Ни петь, ни вставать под нее не буду. Это не мой гимн. Это гимн чужой страны не по названию даже, а другой страны по содержанию. Мы – новая страна, мы – свободная Россия, мы хотим свободными быть людьми”[390]. В действительности и Ельцин, и Путин воспринимали Россию не как новую страну, а как продолжение старой. Ельцин и его идеологи пытались найти символы российской государственности в дореволюционной эпохе, отвергая советский период как нечто идеологически чуждое. Путин сделал следующий логический шаг, вмонтировав советское прошлое в непрерывную историю величия Российского государства.

В этой системе координат демократам, требовавшим осуждения преступлений советского государства и покаяния, отводилась роль сектантов, если не предателей. “Допускаю, что мы с народом [России] ошибаемся. Но я хочу обратиться к тем, кто не согласен с этим решением [о возвращении советского гимна]. Я прошу вас не драматизировать события, не возводить непреодолимых барьеров, не жечь мостов и не раскалывать общество в очередной раз”, – сказал Путин, выступая перед Думой[391]. За формулировкой “мы с народом” маячил персоналистский авторитарный режим – и даже не один.