Говорит командир корабля. Вопросы, ответы и наблюдения опытного пилота

Поэтому самый важный прибор в DC-8 был создан не конструкторами компании Douglas, спроектировавшими в середине 1950-х годов этот ужасный ковчег (тогда еще были настоящие мужчины, которые могли управлять самолетом и делить в столбик одновременно). Я говорю о своем калькуляторе от CVS стоимостью 6,95 доллара. Всегда кладу его в чемодан, готовясь к полету. Без него обойтись гораздо труднее, чем без запасного листа контрольных проверок, руководства по противообледенительной системе или упаковки лапши. На калькулятор я прицепил оранжевый светящийся стикер, потому что опасаюсь забыть взять его в рейс.

На заправку уходит полчаса. Сейчас снаружи доносится дизельный рык подъемника поддонов. На площадке беспорядочная куча груза в коробках и упаковочной пленке (сегодня его около 50 тонн), которую нужно погрузить на борт. Когда грузовой отсек пуст, он похож на длинный пустынный автодорожный тоннель.

Я иногда заглядываю туда, воображая, как это место должно было выглядеть примерно 20–30 лет назад, когда самолет перевозил пассажиров авиакомпании Air Canada. В 1982 году мы с семьей летали на Ямайку на DC-8 Air Canada. Не исключено, что именно на этом.

Пора перекусить — лапшой и отвратительным бутербродом с огурцами. Только я и «чудовище». Эти предполетные процедуры в каком-то смысле усиливают наши взаимоотношения, основанные на любви и ненависти. DC-8 разговаривает со мной. «Я тебя убью, — говорит он, — если ты не позаботишься обо мне как следует».

Поэтому я забочусь как следует.

* * *

Перед рассветом темно и моросит дождь. Мы взлетаем.

До Нью-Йорка больше восьми часов лету. По современным меркам это недалеко, но все равно лететь долго. Мы находимся примерно к северу от Исландии. Я снимаю ботинки. На полу лежат контейнеры из фольги с недоеденной курицей, а мусорная корзина забита стаканчиками и баночками из-под кока-колы.

Трансокеанские перелеты порождают ни с чем не сравнимое чувство одиночества. Здесь ты сам по себе, радары или привычный авиадиспетчерский контроль не действуют.

Рейсы разнесены по времени и скорости, расположены последовательно по координатам местоположения. Мы сообщаем о своем местонахождении контрольным станциям (расположенным в сотнях, даже тысячах километров от нас) немногословно, посредством спутниковой связи или, как в случае со старым DC-8, по УКВ-радио. Есть что-то такое в треске и эхе радиопереговоров, что усиливает чувство одиночества.

«Gander, Gander, — зовет командир, — DHL ноль один один, положение. Пять восемь север, три ноль запад на ноль пять ноль четыре. Эшелон три шесть ноль. Расчет: пять восемь север, четыре ноль запад на ноль пять четыре шесть. Дальше: пять шесть север, пять ноль запад. Мах — ноль запятая восемь пять. Топливо — семь два запятая шесть. Прием». Это наше текущее местоположение, ожидаемое время прибытия для следующей контрольной точки, скорость, высота и остаток топлива. Несколько секунд спустя приходит подтверждение от диспетчера из далекого Ньюфаундленда, голос которого слышен так плохо, как будто он находится на Луне.

Для бортинженера время полета по маршруту не очень напряженное. Делать особенно нечего, мысли начинают блуждать — иногда не в том направлении. В результате получается сентиментально-философская смесь.

Несколько лет назад писателя Курта Воннегута спросили, как бы он хотел умереть. «В авиакатастрофе над горой Килиманджаро», — ответил Воннегут[91]. Если подумать, то в этом есть какая-то поэзия, почти романтика — реактивный самолет теряется в тумане и врезается в огромную танзанийскую гору.

Конечно, будет непросто отыскать людей, для которых авиакатастрофы — это нечто большее, чем бесстрастный триумф гравитации над великим изобретением человека. Но для нас, влюбленных в авиапутешествия, в них есть что-то почти мистическое. Я не говорю про голливудские образы — взрывы, языки пламени и т. д. Это более глубокая вещь, для осмысления которой требуется контекст и временнáя дистанция: катастрофа как крупица истории, приправленная драмой и тайной. Не каждое крушение может претендовать на обладание подобной аурой. У случая на Тенерифе она была (см. историю, произошедшую на Тенерифе), а у других — нет. Иногда есть загадка, а иногда — только печальная история жестокой смерти.

Я думаю об этом, пролетая над Атлантическом океаном. И предполагаю, что мы скорее попадем в последнюю категорию — незагадочных и неинтересных крушений, — если внезапно свалимся в воду. Упали три парня в грузовом самолете? Хорошо, если об этом напишут хоть строчку в газете. Тоска.