— Нет, слушайте дальше! — призывал Ленька. — Значит, так… «Мне всегда хотелось, чтобы дом наш перекрасили в другой цвет. Ведь внутри, думала я, все изменилось, совсем другая жизнь пошла, а снаружи дом все такой же — серый и мрачный. „Мадам Жери“ удрала за границу. Но мне казалось, что в некоторых квартирах зловредная старуха нарочно оставила после себя разные отвратительные микробы: сплетни, склоки, лень, грубость… Правда, с каждым годом этих микробов становилось все меньше и меньше, но кое-где они еще копошились.
И вдруг в нашем дворе зазвучал новый голос — молодой, задорный: „Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж!..“
„Седьмой этаж“ очень быстро проник на все этажи, заглянул во все квартиры. Он стал уничтожать вредных микробов, пригвождать их к столбу — к тому самому, что стоит у нас во дворе и на котором висит репродуктор. Появились юные спецкоры, которые стали проводить в квартирах очень полезную дезинфекцию. Сперва люди, зараженные микробами „мадам Жери“, просто стали бояться сплетничать, ссориться, грубить… А потом и они почувствовали, что без всего этого стало еще лучше, еще радостней и спокойней жить в наших квартирах.
Но молодой голос с „седьмого этажа“ не только боролся со старым, но все время предлагал что-то новое — интересное и доброе.
И знаете что: мне стало казаться, что вдруг изменился внешний вид нашего дома. Его не перекрасили, потому что гранитные глыбы красить нельзя. Но по вечерам во всех окнах стали появляться лица жильцов — приветливые, веселые. Все смотрят вниз и ждут, что расскажет сегодня молодой и задорный голос. И вот на днях этот голос стал читать отрывки из дневника бывшей домовладелицы „мадам Жери-старшей“. Хорошо это было придумано на „седьмом этаже“: пусть все (особенно молодые жильцы!) послушают, как жили люди в нашем доме раньше, до революции… Еще больше станут ценить наш сегодняшний день!»
Ленька кончил читать письмо из сороковой квартиры. Он победно помахал им в воздухе:
— Сегодня же надо огласить его по радио! Пусть все узнают…
— Что узнают? — перебил его Олег. — Как мы замечательно работаем? А у нас еще вовсе не все замечательно. И вообще это нехорошо как-то получится: вроде какую-то благодарность сами себе прочтем.
Старая женщина расчувствовалась — это приятно, конечно. А читать зачем же?..
— Правильно, — поддержал его Фима. — Нескромно как-то получится…
— Ну, как хотите! — махнул рукой Ленька. — Мое дело — физкультминутки устраивать! Подумаешь тоже: нескро-омно! Не сами же мы это письмо сочинили!..
Тихая Таня в отличном настроении спрыгнула со стола — и вовремя: Олег со своей кистью и краской уже добирался до того места, где она сидела.
— Хватит спорить! Пора начинать передачу!.. — громко воскликнула Тихая Таня. — Включаю микрофон…
И вновь ожил внизу, на столбе, серебристый репродуктор, похожий на колокол:
— Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж!..
САША И ШУРА
История эта случилась в позапрошлом году. Я сразу хотел записать ее, но не решился. А почему — об этом вы после узнаете. А то читать будет неинтересно…
Рисунки Б. Винокурова
«Не забудь про самое главное!»
Всю свою сознательную жизнь я мечтал ездить и путешествовать.
Помню, например, когда я был еще совсем маленьким, я каждый день ездил с бабушкой на трамвае в детский сад. Тогда я мечтал стать вагоновожатым. Дома я вытаскивал на середину комнаты старый деревянный чемодан и ставил его «на попа». Это был электромотор. Сам я усаживался на табуретке перед чемоданом и три часа подряд вертел ручку от мясорубки. На «поворотах» я постукивал чайной ложечкой по дну старой, закопченной алюминиевой кастрюльки — давал звонки. «Лезут под самые колеса! Жизнь, что ли, надоела?» — бормотал я себе под нос. Я слышал, что так именно ругаются вагоновожатые.
За моей спиной были расставлены стулья. На самом последнем стуле всегда сидела бабушка с кожаной авоськой на груди (я приспособил к сумке веревочные тесемки). Бабушка была одновременно и кондуктором и контролером. Но только иногда бабушка засыпала, уронив голову на авоську, — наверное, уставала от длинного пути. И. тогда я вместо нее шепотом объявлял остановки и шепотом кричал на пассажиров: «Ну, что остановились? Проходите вперед, там люди на подножке висят!»
Но на самом деле в моем вагоне был только один взаправдашный пассажир — черный кот, по имени Паразит. Это бабушка его так назвала за то, что он однажды съел целую миску куриных котлет. Больше кот никогда ничего не таскал, а имя за ним так и осталось. Только называли мы его не как-нибудь грубо, а, наоборот, очень даже ласково: Паразитиком или даже Паразитушкой. Наш черный кот не был знаком с правилами уличного движения — он то и дело выпрыгивал из вагона на полном ходу. Я резко тормозил, бабушка штрафовала Паразита. Но это на него нисколько не действовало, и он снова выпрыгивал на ходу, не понимая, что рискует жизнью.