Грабеж – дело тонкое

Макс остановил машину у ворот СИЗО так, что она, почти провернувшись на месте на сто восемьдесят градусов, едва не снесла стоящую у входа «совдеповскую» чугунную урну. И даже не стал закрывать двери. Случаев угона автомобилей от следственного изолятора в Тернове зафиксировано пока еще не было. Впрочем, он не успел бы это сделать при всем желании. Он даже не думал об этом, потому что то, что ему поведал Струге, вводило его в состояние исступления и жажды скорости.

Все закончилось в тот момент, когда в комнату без дверей для производства допросов вошел бледный оперативник СИЗО, дежуривший в эту ночь, и едва нашел в себе силы, чтобы выдавить:

– А он... Он умер...

– Что значит – умер?!! – взбеленился Левенец, окончательно потерявший канву происходящего. – От старости, что ли?!

– Он не дышит... – глупо повторил опер.

– Я понимаю, что не дышит! Он не может дышать, если умер! – грохотал Павел Максимович. – Что здесь происходит?!

В СИЗО началось движение. Это было объяснимо, так как арестованные, содержащиеся в камерах следственного изолятора, умирают далеко не каждый день.

– Пошли отсюда, – тихо приказал Струге. – Сейчас заварится каша. Информация о нашем приезде и смерти Кантикова долетит до Лукина не позже чем к обеду сегодняшнего дня. Это хорошо, Павел Максимович, что рядом с нами в этот момент был Макс, которому я успел очень много рассказать. А сейчас валим отсюда и едем в какой-нибудь тихий уголок. В нашем распоряжении считаные часы...

Заместитель Земцова, уже придерживаясь более приемлемой для передвижения по городу скорости, загнал машину в тупик перед стадионом футбольного клуба «Океан» и выключил двигатель. Мужчины вышли на улицу и расположились у капота. Левенец не курил, поэтому терпеливо дожидался, пока двое умников раскурят перед ним, несведущим, свои сигареты. Его положение человека, играющего в деле главную роль, но не имеющего доступа к происходящему, дико раздражало и выводило из себя, и, если бы перед ним сейчас был не Струге, а кто-то другой, Паша уже давно бы сорвался. Однако понимание того, что Струге все и всегда делает верно и к месту, заставляло его проявлять выдержку.

– Паша, все в этом мире происходит по желанию отдельных людей, – начал Струге, рассматривая звезды. – По чьей-то воле, а не исключительно по своему желанию ты попал в суд. По чьей-то воле ты рассматриваешь конкретные дела по факту преступлений, которые тоже совершены по чьей-то воле. В своей неинформированности ты не одинок, и не твоя в том вина. Причиной тому является не мое молчание, а невозможность говорить тебе что-то раньше времени. Передо мной стоит Макс, который раскусывает тяжкие «темняки», как белка орехи. Однако и он сейчас «висит», как наркоман. До него никак не может дойти, что кто-то оказался гораздо умнее его, Земцова, и судьи Левенца...

Антон жевал слова, потому что понимал – торопиться на этом этапе уже некуда. К тому моменту, когда дело будет предано огласке и о нем заговорят даже на телевидении, игра будет либо сделана, либо сдана. И минуты в этом случае уже не имеют никакого значения.

– Есть проблема, Паша, и ее присутствие очевидно. Как и то, что Андрушевич, содержащийся за Центральным судом под стражей, совершенно не виновен. Его присутствие в СИЗО – последствия бесталанных действий милиции Центрального РОВД. А проблема заключается в том, что час назад убили Кантикова. Кто же такой Анатолий Львович Кантиков?

Левенец ответил:

– Владелец черепахи, которая, возможно, ранее принадлежала Решетухе.

– Неверный ответ, – отрезал Струге. – Кантиков – активный участник группы, промышлявшей квартирными разбоями в городе Тернове. Именно этот веснушчатый худой парень, облаченный в потертую кожаную куртку, звонил ночью растревоженным телефонным беспределом гражданам в дверь и представлялся сотрудником милиции.

– Это нужно доказать, Антон Павлович, – возразил молодой судья. – И не мне вам это объяснять.

– Доказывать все придется, Паша! И это тоже. Но есть нечто, что доказывать уже не следует. Де-факто, разумеется, не следует. Это «факто» заключается в том, что потерпевший Решетуха на самом деле потерпевшим не является. Я просил тебя просмотреть дело и газетные программы телевизионных передач на две последние недели декабря прошлого года. Ты сделал это?

– Я сидел над этим всю ночь. – Левенец пожевал губами.

– Ты не сидел над этим и пятнадцати минут, потому что в половине третьего ночи я выдернул тебя из-под одеяла и ты не напоминал человека, только что упавшего от бессилия в постель. Ты, наверное, решил, Павел Максимович, что судья Струге, выкручиваясь перед молодым Левенцом, старается наработать дешевый авторитет. А зря.

– Я так не думал, – зло ответил Паша, выдавая правоту своих слов очередным приливом легкого румянца. – И я делал то, о чем вы просили. Я сравнивал эти дурацкие программы с делом. Господи, бред какой... Сравнивал телепрограммы с делом! Но я делал это!