Грабеж – дело тонкое

Всю процедуру объявления человека психически нездоровым Кантиков знал очень хорошо. Сегодняшний случай был уже шестым или седьмым, когда его хватают за руку в момент совершения преступления. Потом – по накатанной. Возбуждение дела – экспертиза – признание невменяемым – принудительное лечение – воля. Больше месяца Кантиков в лечебнице не задерживался. Серьезных преступлений он не совершал, самым страшным деянием до сегодняшнего момента была кража, поэтому никто на него из психиатров с пристрастием и не наседал. Это не широкомасштабная резня, когда «клиента» направляют аж в учреждение имени Сербского. Кантикова как-то раз пугали этим Сербским, да только Толя знал, что менты понты колотят. В Сербском том, чай, тоже не лохи сидят. Скажут – граждане мильтоны, будьте любезны, денежки перечислите. А откуда деньги-то?

– Не, нету денег... – пробормотал Толя, ковыряясь указательным пальцем между пальцев ноги. Последний раз он мыл ноги, наверное, еще в детском саду. С тех пор гигиена нижних конечностей у Толи сводилась к выковыриванию ошметков грязи пальцем. – Поэтому больше «больнички» не дадут...

– Слышь, ты, шнурок! – послышалось из темного угла камеры. – Тут и так дышать нечем! Спрячь свои вонючие ласты в тапки, иначе я их тебе выломаю по самые трусы!

Перечить Толя не стал. Подобрав под себя ноги, он натянул кроссовки и стал терпеливо ждать конвоя. Сегодня его уже не покормят, поэтому оставалось лишь вздыхать и глядеть на тех, кому конвоиры, за отдельную благодарность от родственников, передавали пакеты с провизией. В камере хрустели куриные хрящи и пахло колбасой с чесноком. От этих звуков и запахов кружилась голова, но Толя знал, что ему, переступившему порог «хаты» и добровольно, по привычке устроившемуся у отхожего места, не перепадет ни крошки. Такова его доля, с которой он уже давно смирился.

Он не догадывался, что уже приговорен. Откуда ему, бродяге, тронутому умом и состоящему на учете в психиатрическом диспансере не ради «отмазки», а в силу строения своего организма, знать, что кто-то в этом городе уже дал команду «принять» Толю в изоляторе?

Толя умрет уже через три часа, когда на город опустится ночь, а в этой камере по-прежнему будет гореть свет. Трое сокамерников подойдут к нему, лежащему у отстойного места, перевернут на спину и один из них закроет Толе рот рукой.

Толя будет вырываться из крепких рук, но все будет тщетно. То время, когда можно было поднять шум и заинтересовать им вертухаев, было упущено. Толя спал и проснулся оттого, что понял: его убивают. Только он не понимал, за что. В камере он ни у кого ничего не украл и никого не предал.

Толя Кантиков лежал и смотрел на черную дырку камерной параши. Его глаза светились ужасом, а внутри гремел так и не вырвавшийся из легких вопль.

Он знал, что душить его будут аккуратно. Никаких синяков, никаких ссадин. Когда патологоанатомы произведут вскрытие, временные пассажиры этой камеры уже рассосутся по своим основным камерам, и потом никто из них ни за что не вспомнит, даже под пыткой, как душили Толю Кантикова. Когда в легких Толи закончится воздух и мозг перестанет получать кислород, он умрет. Скорее всего, никто даже не подумает возбуждать по этому поводу уголовное дело. Зачем «хозяину» портить статистику своего централа? Проще всего тихо и мирно решить вопрос о том, что Толя умер вследствие острой сердечной недостаточности. Родных у Кантикова в Тернове нет, знакомых – тоже. Есть адвокат, но у этого мудака такая рожа, что лучше иметь в процессе двух прокуроров, чем одного такого защитника. Вообще непонятно, чем он руководствовался, беря на себя обязательство защищать Толю до последней капли крови...

Толя лежал, слушал храп зэков и размышлял о том, что могло бы произойти, не окажись на автовокзале тех «братков» на «Ягуаре». Он уехал бы в Новосибирск, потихоньку подворовывал бы, подрабатывал, как и в Тернове, у хозяина какого-нибудь киоска и жил бы на съемной квартире. В Новосибирске родных нет, он даже не знает, где находится этот город. Но однажды, задержавшись в магазине по продаже видеотехники, куда он зашел погреться, он видел на экране работающего телевизора передачу о Новосибирске. Толя увидел зимой зеленый город, и ему сразу стало тепло. Может быть, в этом Новосибирске лето круглый год и можно не беспокоиться о том, что у тебя нет теплой одежды? Он полюбил этот город, решив уехать туда сразу же, едва появится возможность. Поэтому Толя и покупал билет в Новосибирск. Снять квартиру там стоит недешево, однако деньги были. Были... По расчетам Толи, их могло хватить даже на три-четыре месяца. Но вместо этого он вынужден сейчас торчать в этом каземате и безропотно подчиняться бычью, оккупировавшему все шконки. Все, чего он достоин, – это лежать в самом зловонном углу камеры, у самого очка.