— То-то, проговорила Анфиса Ивановна. — А то у меня былъ одинъ знакомый капитанъ, продолжила она вздохнувъ, — такъ тотъ бывало такъ натюкается что ничего не помнитъ. Вытаращитъ бывало глаза, да такъ цѣлый день и ходитъ и то того кулакомъ треснетъ, то другаго…. Это, говоритъ, чтобы рука не отекала!
На этомъ и кончился разговоръ, и хотя Анфиса Ивановна въ сущности ничего не узнала относительно обоюднаго молчанія супруговъ, но все-таки имѣя въ виду что штабсъ-капитанъ Скрябинъ не тюкаетъ, она успокоилась. Итакъ, въ Грачевкѣ все пришло было въ надлежащій порядокъ, какъ вдругъ появился крокодилъ и появленіемъ своимъ надѣлалъ извѣстную уже намъ суматоху.
VIII
Несчастная Анфиса Ивановна послѣ того ужаснаго сна который былъ уже описанъ нами не спала всю ночь и разбудивъ Домну напрасно старалась въ разговорахъ съ нею хоть сколько-нибудь забыть ужасную дѣйствительность. О чемъ бы старушка ни говорила, какъ бы далеко ни удалялась отъ тяготившей ее мысли, а все-таки разговоръ незамѣтно сводился къ одному и тому же знаменателю. Среди разговоровъ этихъ иногда склонила ее дремота, она забывалась, но тревожное забытье это походило на тотъ мучительный сонъ которымъ доктора успокаиваютъ измученнаго больнаго давая ему морфій. Только что сомкнетъ Анфиса Ивановна свои отяжелѣвшія вѣки какъ ей представляется что она приказываетъ Зотычу обнести свою усадьбу высокою кирпичною стѣной съ желѣзными воротами, но Зотычъ требуетъ на покупку матеріаловъ денегъ, а денегъ нѣтъ и послѣднія отданы Мелитинѣ Петровнѣ на отдѣлку платьевъ… То представляется ей что стѣна уже готова и что около запертыхъ желѣзныхъ воротъ ходитъ Брагинъ съ ружьемъ и Анфиса Ивановна довольна и напѣваетъ: и на штыкѣ у часоваго горитъ полночная луна. Но вдругъ наверху стѣны показывается крокодилъ; какъ-то разкорячившись оглядываетъ онъ внутренность двора и затѣмъ, упираясь четырьмя лапами, начинаетъ спускаться внизъ, а Асклипіодотъ почтительно приподнявъ шляпу говоритъ ей: «Вотъ водите, мамашенька, я говорилъ вамъ что Богъ накажетъ васъ за то что вы не любите своего крестничка!»..
За то какъ только начало свѣтать и какъ только утренняя зоря взглянула въ окно возвѣщая о появленіи солнца и какъ только защебетали подъ окномъ неугомонные воробьи, такъ Анфиса Ивановна вздохнула свободнѣе и по мѣрѣ того какъ мракъ ночи блѣднѣлъ предъ свѣтомъ дня, уменьшалось и тревожное настроеніе старушки. Она уснула и на этотъ разъ проспала спокойно часовъ до восьми утра.
Тѣмъ не менѣе однако Анфиса Ивановна чувствовала себя не хорошо, хотя и принимала усердно капли фельдшера Нирьюта. Съ Мелитиной Петровной о крокодилѣ она не говорила ничего, потому что вчера еще обидѣлась на нее за то что Мелитина Петровна вмѣсто успокоительнаго слова только расхохоталась глядя за ея свалившійся чепецъ и тащившуюся по поду шаль. Она только посовѣтовала племянницѣ не ходить купаться, на что Мелитина Петровна сначала спросила о причинѣ, а затѣмъ узнавъ что причиною является крокодилъ, который можетъ ее проглотить, разцѣловала тетку, зазвала ее трусихой и объявила что она крокодила не боится и еслибы захотѣла, то давнымъ бы давно поймала его за хвостъ. Затѣмъ снова разцѣловавъ старуху, она сообщила что сейчасъ идетъ въ Рычи за почту, а вечеромъ прочтетъ ей романъ Всадникъ безъ головы, который вѣроятно ей понравится. Немного погодя она проходила уже по двору въ своемъ коротенькомъ холстинковомъ платьѣ, красиво подобравъ юпку, такъ чтобы дать возможность желающимъ вдоволь насмотрѣться на щегольски обутую ножку и на тонкій тѣлеснаго цвѣта чулокъ. Затѣмъ она распустила зонтикъ и скрылась за воротами.
Услыхавъ отъ племянницы что еслибы та захотѣла, то давно бы поймала крокодила, Анфисѣ Ивановнѣ пришло въ голову послать за г. Знаменскимъ и посовѣтовать ему обратиться за помощью къ Мелитинѣ Петровнѣ, тѣмъ болѣе что не далѣе какъ вчера г. Знаменскій прочелъ ей письмо, въ которомъ за доставку крокодила ему обѣщаютъ громадныя деньги. Но только-что хотѣла она посылать за г. Знаменскимъ, какъ онъ появился въ комнатѣ съ цѣлою кипой газетъ подъ мышкой.
Это былъ мущина лѣтъ тридцати, высокій, длинный, со впалою грудью, зеленый, худой, съ чрезвычайно болѣзненнымъ видомъ и съ глазами какъ у сухаго соленаго леща. Платье сидѣло на немъ какъ на вѣшалкѣ, а такъ какъ онъ ходилъ какъ обыкновенно ходятъ семинаристы, съ какою-то перевалкой, то фалды сюртука его раскачивались свободно направо и налѣво. Онъ былъ въ крайне раздраженномъ состояніи, отчего и безъ того уже болѣзненное лицо его со впалыми щеками и шишковатыми скулами имѣлъ видъ совершенно мертваго человѣка.