Стынет морская равнина седая,угли дотлели, не греет камин.Возле мортиры сидит, поджидая,пушечный мастер Василий Корчмин.Трубка, мундир, треуголка, рубаха.Может, потомок однажды поймет,что это было – разбить Шлиппенбаха,что это было – создать огнемет?Что за сражение, что за дорога,что за война за чужое добро,что за предшественник единорога,что за каленное в печке ядро?Что это – шведскую бить камарилью,что за фамилия – дар корчмаря,что в этих письмах «На остров к Василью»,что в этой жизни в боях за царя?В памяти перебираешь невольното, как дрожал, будто лист на ветру,чудом не сдавшийся город Стекольна,видимо, просто ненужный Петру.Если посмотришь на все остальное, —жизнь ускользнула всего-то затем,чтобы в московское небо ночноеогненный взвился букет хризантем.Немилосерден к чужому проступку,собственной ты рисковал головой,ибо со вкусом раскуривал трубку,сидя на бочке на пороховой.Это твои боевые игрушки,но совершал ты большие дела,глядя с иронией в дуло царь-пушки,ибо царь-пушка стрелять не могла.Век не хранит ни единого стона,но, присмотревшись, легко узнаюстранную жизнь посреди флогистона,коим пугали в эпоху твою.Царь замесил для России опару,и потому-то пришлось Корчминуделать оружие с Брюсом на пару,и уходить на любую войну.Тут закруглюсь, а верней, пошабашу,ибо рассказывать я не готов,как довелось вам расхлебывать кашупослепетровских придворных годов.Может, я просто сегодня не в духе,и, между нами, давай втихаряхлопнем с тобой по стопе хреновухив память гидрографа и пушкаря.В теме такой обломился бы классик.Тает в былом, будто дым от костра,славный глава императорских Васек,личный шпион государя Петра.