Град безначальный. 1500–2000

Ничего-то плохого по жизни не сделав,
осаждаем придворными с многих сторон,
как ты все-таки выжил, Василий Поспелов,
из российского теста спеченный барон?

На светилах бывают немалые пятна,

но без пятен любое светило мертво.
Как бы это сказать про тебя деликатно,
постаравшись притом не сказать ничего?

Нынче нет на подобные вещи запрета,

так куда же ты сгинул, забросив дела,
и в котором запаснике смотришь с портрета,
для владыки фехтуя в чем мать родила?

Так что плюнем теперь на приличья любые

и запишем, душою уже не кривя:
кто не прячет от света глаза голубые, —
не обязан иметь голубые кровя!

Потому и забвенья тебе не подарим,

что века распознали твой бал-карнавал.
Ты, бывало, дуэтом певал с государем,
и душевно, Василий, ему подпевал.

Молодой, исключительно видный мужчина,

и при этом, возможно, что тот еще жук,
никогда не просил генеральского чина
двух Петров Алексеичей преданный друг.

Нипочем не встревая в чужие раздоры,

обстоятельно чистил царю сапоги,
и, как хитрый Павлушка, не лез в прокуроры,
нарезая по жизни придворной круги.

Не судак и не лещ, но уж точно подлещик,

при царе то денщик, то скорей гардекор,
при царицах – шталмейстер и добрый помещик,
не миткаль набивной, а простой коленкор.

Превратиться не может удача в обычай,

вот на этом-то шею сломал бы смутьян.
Счастлив тот, кто доволен судьбою денщичьей,
камер-юнкерством, сотней-другою крестьян.

Перевернута кем-то и где-то страница,

на которой останется несколько слов.
Как забавно, что честное имя хранится
в самом странном реестре российских орлов.

Ну, а впрочем, и в том никакого урона.

И уходит пленительный наш имярек,
унося иронический титул барона
в уносящийся прочь восемнадцатый век.

Ян Лакоста 1740