Град Божий

что-то совершенно новое, очнуться от ночного сна ясным утром

наступающего дня и думать, что все это

обычная игра словами,

и что все вокруг погружено не в пурпурную дымку,

и за стеной всего лишь выложенная белым кафелем кухня,

тостер, мытье посуды…

ты изобретательна, и я люблю твои игры,

люблю обнимать тебя,

когда твои волосы еще влажны после мытья

и когда из-под распахнутого халатика видны покрытые

капельками воды твои прекрасные груди,

я люблю, когда ты

требуешь, чтобы мы были чистыми

и не болтали о серьезном, когда любим друг друга,

и чтобы все это происходило только здесь,

в этом доме,

так доброй тебе ночи, милая моя,

личико мое ненаглядное,

и на рассвете я пробужу тебя от сладкого сна,

и мы поведем с тобой ласковый, чистый разговор,

прежде чем обратиться к прозе жизни,

чтобы заработать денег на хлеб насущный,

чтобы заплатить за этот дом нашей любви,

покрасить здесь пол и стены свежей краской

и оборудовать детскую для малыша,

для нашей с тобой малышки.

Ты же знаешь, как я хочу, чтобы у меня была еще одна маленькая возлюбленная, похожая на тебя,

чтобы я мог и ей говорить:

Доброй ночи?

Ты знаешь об этом, любимая?

Доброй ночи!

(Смех, аплодисменты.)

Я стою коленопреклоненный перед Богом,

Бог — мой возлюбленный,

Но Он желает мне доброй ночи,

Мой возлюбленный покидает меня,

Он велит мне спать,

Отсылает меня в туманные пастбища,

Несчастье — не то слово, которым можно передать весь ужас моего горя,

Рыдание рвется из меня, глаза мои покрылись коростой.

Горе мне, Боже, мне тяжко, Боже, неужто я обречен на вечные муки?

Солнце превратилось в дождь, близь в даль, высокое в низкое, день в ночь.

Все не так, все не так.

Кто этот сладкоголосый Бог, чего хочет Он?

Он знает, что сон не прогоняет печаль, но умножает скорбь, является она вновь и вновь в полусонном мозгу, находит картины, чтоб сделать боль сильней.

И займется рассвет, и наступит новый день, но не принесет он с собой ни утешения, ни облегчения; и не станет ли каждый следующий день повторением предыдущего?

Поведет ли меня Твоя любовь, окутают ли меня сны Твои?

Дав мне пустое обещание вести меня, не покинул ли ты меня навеки, Господи?

(Недоуменное молчание.)

Она ушла. Все кончено.

   У тебя нет больше никого.

   Хоть сон обманчивый

   Утешает тебя,

И на рассвете ты увидишь,

   Что рядом нет никого.

Она ушла, все кончено.

   Ты одинок в своей печали.

Она ушла. Все кончено.

(Ропот.)

— Доброй ночи, боль так сладка, сердечко мое, доброй ночи.

— Доброй ночи, моя ненаглядная красавица.

— Поведет ли меня Твоя любовь, окутают ли меня сны Твои?

— Она ушла. Все кончено. Ты остался один.

Good night sweetheart,
Till we meet tomorrow,
Good night sweetheart,
Sleep will banish sorrow…

(Публика уходит.)

* * *

Пэм стянул отросшие волосы в конский хвост. Вечерами, по пятницам, я хожу с ним на Восемьдесят девятую улицу, где Сара Блюменталь проводит службы в синагоге Эволюционного Иудаизма. Обычно там собирается человек десять — двенадцать, вдвое меньше, чем когда раввином был Джошуа Груэн.

После долгих обсуждений и споров прихожане пришли к выводу, что субботнюю службу надо изменить, сведя ее к сугубо важным и необходимым элементам. Она должна отныне состоять из шемы, объявления единственности Бога, то есть утверждения абстрактного монотеизма… кадиша, или ритуальной поминальной молитвы по мертвым, поскольку это утешает скорбящих, обновляет память об ушедшем и восстанавливает признательность… Смысл службы должен состоять в признании самой идеи субботы на основании правильного ведения службы и на возможности предаться размышлениям в состоянии свободы духа… Кроме того, по субботам следует посвящать себя изучению Торы для того, чтобы извлечь из нее побуждения к необходимости изменить структуру самой службы и со временем выработать теоретические основания развития веры.

Пэм очень любит эти вечера, да, признаться, и я, к собственному удивлению, нахожу их очаровательными. Среди прихожан встречаются разные люди: профессор сравнительного религиоведения из Колумбийского университета, молодая женщина из актерской студии, супружеская чета (оба врачи), студентка Барнард, и что самое трогательное — престарелый седовласый мужчина, которого сын на руках поднимает по лестнице в синагогу, а по вечерам, также на руках, выносит из зала.