«Владимирское, село Макарьевского уезда в 45 верстах от г. Семенова, принадлежит князю Сибирскому. Замечательно не по числу раскольников, где их только 110 (с отношением к общему населению (13: 100), но по сборищам раскольников поповщинских и беспоповщинских толков, бывающим близ этого села летом по ночам, а особенно с 22 по 23 июня. Здесь, на берегу озера Светлый Яр, по раскольничьему поверью, есть “невидимый город Большой Китеж”, в котором будто бы укрылся гонимый Батыем великий князь Георгий Всеволодович. Как скоро татары подошли к Китежу, говорят раскольники, город сделался невидимым и останется таким до самого светопреставления. Собираясь по ночам “на Китеж богу молиться”, раскольники, а с ними часто и православные всю ночь молятся у озера, прилепляя к деревьям зажженные восковые свечи. Старухи скитницы поют всенощные, читают каноны, а затем “Китежский летописец”, в котором заключается описание небывалого Большого Китежа с перечислением всех его церквей и монастырей, с определением обширности стен его, количества ворот и пр.», – писал Павел Мельников в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», составленном в 1854 году.
Отдельное внимание он уделил «Китежскому летописцу» – той самой книге, о существовании которой ясно дал понять Степан Меледин. «Всякую историческую и неисторическую нелепость, сочиненную раскольниками, они называют “взятою из Хронографа”… “Китежский летописец” о начале Городца и о невидимом городе Китеже, сочиненный в Городце, также называется заимствованным из “Хронографа”, хотя ни в одном известном списке “Хронографа” нет… В 1849 году напечатана в Москве брошюра под названием “Историческое известие о Городецком монастыре”… Неизвестный автор внес китежскую нелепицу в свое сочинение, а цензор имел неосторожность пропустить ее. Раскупили книжку нарасхват и теперь показывают ее как неоспоримое доказательство их нелепых толков о Китеже, признанных будто бы и православною церковью».
Впрочем, теперь известно, что рукописная «нелепица» оказалась в руках власти даже за несколько лет до появления в печати мелединской статьи. В Государственном архиве Нижегородской области хранится «Дело об уничтожении часовни, построенной без разрешения начальства, и об опровержении летописца об этом озере и граде Китеже». В него подшито три списка этой книги. Дело это начато было в 1836 году с доноса в Нижегородскую духовную консисторию Петра Семеновича Смирнова – священника из села Владимирского. Он отобрал «Летописцы» у кого-то из прихожан. В первом доносе шла речь о бывшем учителе из деревни Петушки (сейчас – Петушиха) Варнавинского уезда – переписчике этих книг. Дальше были подшиты новые доносы все того же бдительного Смирнова, протоколы допросов местных жителей. Дело разбирали около десяти лет. И в итоге оно развалилось. Можно предположить: не само. Вряд ли в губернии хотели особенно широкой огласки в такой ситуации. Ведь книга настраивала против власти, писала о государстве, что «антихрист царствует в нем и все заповеди его скверные и нечистые». Суд постановил, что в «Летописце» «важности, кроме голословности, ничего не заключается», а обвиняемые остались «в чтении летописца неизобличенными».
«Китежский летописец» – это внушительная тетрадка, сшитая из толстой пожелтевшей бумаги. Черные, писанные по линейке буквы устава. В том списке, который случилось внимательно изучать мне, было 37 страниц.
Я перевел текст на современный русский – просто для того, чтобы не тяготила, не мешала воспринимать его древняя лексика, которая для нас приобрела стилистическую окраску и полна архаичной торжественности, а для средневековых наших предков была нормальным «серым» средством общения.
«О Китеже эта книга – летописец. 5 сентября 6676 (1168) года» – этими словами начинается она.
Но на самом деле рукопись не только о Китеже. Первые страницы – история жизни князя Георгия, его поездки, события, которые предшествовали основанию Китеж. И вот уже Георгий оказывается в Заволжье, закладывает город. Дальше нашествие Батыя, гибель князя. Рассказ о том, как Китеж чудесно скрывается от крага. Длинная нравоучительная часть. И доведенное в своем пафосе до какой-то угрожающей клятвы утверждение: все сказанное – правда.
Однако уже первый профессиональный историк, которому в руки попал «Летописец», Павел Мельников прекрасно понимал, что о правде тут говорить не приходилось. В книге до такой степени не сходились концы с концами, что он назвал ее «китежской нелепицей».