Град огненный (СИ)

— Так ты ставь на место, ставь! Мне за него еще по накладной отчитываться, а ты этих бюрократов знаешь. Набегут с литромерами, им ведь не докажешь — что проверяли, а то так выпили.

Я молча ставлю бутыль обратно. Голова идет кругом. Ехидный тон профессора не вяжется со взглядом, от которого я вот-вот вспыхну, как папиросная бумага, и рассыплюсь в прах.

— Большая удача, что ты такая ранняя пташка, Ян, — обращается ко мне Торий. — Давно надо было вас познакомить, теперь исправляю ошибку, — он снова поворачивается к спутнице. — Хлоя Миллер, моя давняя знакомая и основательница фонда "Открытые двери".

— А я вас сразу узнала, — говорит Хлоя и протягивает руку.

Я делаю над собой усилие и выдавливаю сквозь зубы:

— Каким образом? Мы не встречались.

— Нет, — улыбается она. — К сожалению, когда я приезжала в реабилитационный центр, вы были на занятиях искусством. О! — ее глаза восторженно распахиваются. — Я видела вашу работу! И должна сказать, это очень впечатляющая картина! Одинокое дерево на холме. Сломанная ветка качается на ветру, словно напоминание о скоротечности нашей жизни…

— Это был висельник, — бормочу я.

— Неужели? — удивляется Хлоя.

И выжидающе смотрит на меня. Я демонстративно засовываю руки в карманы. За ее спиной мечет молчаливые молнии Торий.

— Хм… ну что ж, простите, — наконец, произносит Хлоя и опускает руку. — Совсем позабыла, что вы не приветствуете друг друга… таким способом.

Она старается говорить дружелюбно и непринужденно, но я все равно ощущаю в ее голосе нотку затаенной обиды.

— Им еще многому предстоит научиться, — подает голос Торий и разводит руками. — Дикари.

Хлоя поправляет очки.

— Так я могу взять твои наработки? — обращается она к профессору. — Мне не помешало бы тщательнее ознакомиться с материалом.

— Конечно, я ведь обещал.

Торий проходит мимо, обливает меня презрительным ледяным взглядом, не обещающим ничего хорошего, незаметно для Хлои показывает за спиной кулак и достает из стола набитый бумагами скоросшиватель. На папке аккуратно выведена большая цифра "4". Я сразу узнаю эти документы: они посвящены четвертой экспедиции в Дар. Той самой, где я впервые познакомился с Торием… предварительно вырезав всех остальных ее участников.

— Вы знаете, я готовлю поправки в законопроект, — поясняет Хлоя, и я не сразу осознаю, что обращается она ко мне.

— О чем именно? — спрашиваю сухо.

— О гражданских правах, конечно же. Васпы такие же члены общества, как и люди. И мы должны сделать все возможное, чтобы остановить расовую дискриминацию в любой сфере, будь то товары, услуги, прием на учебу или работу.

— В прошлый раз подобный законопроект отклонили во втором чтении, — бурчу я.

— На этот раз я буду стараться лучше, обещаю! — заверяет меня Хлоя. — Когда документ будет готов, я хотела бы обсудить его с вами. Как вы на это смотрите?

Я вспоминаю недавний разговор с Рассом. И проклятый дух противоречия тут же вносит свои коррективы.

— Скептично, — говорю я, игнорируя гримасы Тория.

— Почему? — щурится Хлоя, в ее голосе нарастает напряжение. — Вы не верите в успех?

Я хмыкаю.

— Не в этой жизни, — и на всякий случай отодвигаюсь от профессора подальше.

— Что же я не предложил чаю? — спохватывается Торий. — Ян, ты здесь закончил? Тогда сходи к Марте, и если она пришла, попроси у нее гостевой сервиз. Хлоя, присаживайся сюда…

Он подвигает кресло, но девушка не спешит садиться. Вместо этого она накрывает его руку своей маленькой ладонью.

— Виктор, прости. Я ознакомлюсь с этими материалами дома, если ты позволишь.

— Но чай…

— Не стоит, — она говорит вежливо и прохладно. — Я, право же, не голодна. К тому же, у вас без меня много дел, — она кивком указывает на раскрытый шкаф. — Смотрите-ка, там еще целых три не распробованных бутыли!

Хлоя лучезарно улыбается, берет со стола папку, и, быстро распрощавшись, исчезает за дверью. Резкий хлопок заставляет подпрыгнуть и меня, и Тория. Потом мы молчим, вслушиваясь в легкие удаляющиеся шаги. Потом Виктор поворачивается ко мне.

И я понимаю: пора начинать придумывать историю для оправдания своего поступка.

* * *

— Я даю тебе ровно минуту, чтобы ты придумал правдоподобную историю, — говорит Торий.

Иногда мне кажется, что наш договор, связывающий васпу и человека, еще в силе. По крайней мере, мне легче думать так, чем ставить под сомнение способность контролировать мысли и чувства.

Контроль — священная корова для васпов. Правда, в реабилитационном центре этому дали другое название — "замкнутость". Но Торий время от времени умудряется прорвать мою оборону.

— Знаешь, как у нас говорят, — продолжает он каким-то чересчур спокойным тоном. Его выдержка — тонкая сухая корка, прикрывающая потоки бурлящей магмы. — Можно посадить обезьяну в театр, но от этого культурным человеком она не станет.

Это я-то обезьяна?

Ухмыляюсь. И в глазах Тория тут же вскипает пламя.

— Ты что, не понимаешь, как вести себя в обществе? — слегка повышая голос, продолжает он. — Ты зачем с девушкой так? Она о вас, свиньях неблагодарных, заботится! А ты… — Торий хватается за голову, а потом замолкает, будто прозревает, и спрашивает: