Градус любви

С гордостью и достоинством представляла нашу фамилию, городок и мэра, которого все знали и любили.

И была счастлива.

«Я счастлива», – убеждала я себя снова, снова и снова.

Я та, кто я есть. А рядом моя семья. И это единственное, что должно было занимать мои мысли в это воскресное утро.

Но в груди, где-то посередине, ныло от боли. Я чувствовала непривычную тяжесть, словно находилась в стеклянном ящике и погружалась все глубже в неизведанные воды, втягивая воздух как можно медленнее и пренебрегая ощущением, что скоро глотать будет нечего.

Когда прихожане наконец расселись по своим местам, наш пастор поднялся на трибуну, чтобы начать службу с молитвы. Вскоре мы будем петь и славить Господа, станем свидетелями нескольких крещений, услышим через пастора послание Божье, а потом я буду свободна на весь оставшийся день.

Во всяком случае, на последующий час внимание ко мне немного ослабеет.

Я не осознавала своих чувств, пока Ноа Беккер не заострил на них внимание одним идеально подходящим словом.

«Подавлена».

И с тех пор мне не удавалось избавиться от этого чувства.

Если маме хотелось строить планы, каждый божий день часами напролет продумывать все нюансы свадебной подготовки, то мне хотелось лезть на стены. Лето было в разгаре, а я чувствовала, как воротник платья или рубашки становился все туже по мере того, как дни удлинялись. Становилось легче, только когда звонил Энтони и болтал со мной по ночам. Он помогал выровнять дыхание и выкинуть все тревожные мысли из головы, заверяя, что скоро будет рядом со мной, что поможет, и все будет хорошо, независимо от обстоятельств.

Независимо от обстоятельств мы поженимся через пять недель. А важно было именно это.

Эти разговоры с Энтони, переходящие в веселый смех до поздней ночи, меня спасали.

А, и тот вечер с Ноа.

Но теперь он был омрачен.

Я заметила Ноа сидящим через секцию в первом ряду вместе с братьями и мамой. В прошлое воскресенье я с любопытством наблюдала за ним, улыбаясь и вспоминая наше времяпровождение в «Черной дыре».

А сегодня мне хотелось испепелить его затылок взглядом, как лазерными лучами.

Я хмуро смотрела на его безупречно уложенные волосы, воротник оливково-зеленой рубашки, загорелую шею. Какая же я наивная дурочка – с чего-то удумала, что Ноа Беккер вовсе не такой уж говнюк. Мне показалось, что тем вечером в «Черной дыре» он открылся с приятной стороны: выслушал меня, заметил, что нервничаю, еще до того, как я поняла это сама. И даже сам как будто мне доверился. На протяжении недели я ловила себя на мысли, что вспоминаю ту ночь, думаю, каково это – ехать при свете луны на Тэнке, ощущать спиной тепло мужчины, от которого вовсе не ожидала, что он станет слушать каждое мое слово.

Но все это было просто притворством или игрой по пьянке, или неким способом поиздеваться надо мной.

Когда в среду вечером я столкнулась с Ноа, он показал свое истинное лицо.

Для начала, он чуть не сшиб меня с ног. И, словно этого было мало, наорал и обращался со мной так, будто я просто очередная сплетница, собирающая по городу слухи. А потом фактически обвинил в том, что я хочу изменить своему жениху. После этих слов я поняла одно.

С Ноа Беккером покончено. Я не хочу с ним больше общаться.

Но желание двинуть ему по башке никуда не исчезло.

Я все так же смотрела на его макушку, когда вдруг услышала, как пастор произнес мое имя.

Прихожане стали хлопать, а я заморгала и перевела взгляд на помост. Сердце забилось чаще, пока я пыталась понять, услышала ли хоть слово из того, что только что сказали.

– Встань, – хлопая и улыбаясь, вполголоса велела мама.

Я поднялась и заправила за ухо прядь волос, как можно теплее улыбнувшись пастору.

– А вот и она, – протянув руки, сказал он.

Пастор Моррис служил пастором баптистской церкви Стратфорда еще до моего рождения. Он был хорошим человеком: среднего роста и с выпирающим животом от выпечки, с помощью которой в церкви устраивали сбор пожертвований. Кожа у него была белой словно снег, а в волосах, которые он красил в черный цвет, как в молодости, теперь пробивалась седина.

– Руби Грейс, – сказал он и покачал головой, когда прихожане перестали хлопать. – Я помню тебя еще совсем юной девочкой, когда ты пела для нас во время летней библейской школы. А теперь взгляните, какой она стала прелестной юной леди.

Прихожане снова захлопали, мама промокнула платком уголки глаз, а я тем временем вспыхнула от смущения.

– Руби Грейс поистине верующая, поскольку уделяла время нуждающимся, став волонтером в нашем доме престарелых, и продолжила дело во время учебы в Университете Северной Каролины. А через пять недель в этой самой церкви наша чудесная Руби Грейс Барнетт станет миссис Энтони Колдуэлл.

Аплодисменты стали еще громче, послышался свист, а я боролась с желанием свернуться клубком под ближайшей скамейкой.

– После у нас дома состоится открытый прием! – встав, чтобы сказать свое веское слово, крикнула мама, а потом откланялась и села.

Все рассмеялись, кто-то даже выкрикнул о халявном шампанском, и снова наступила тишина.