Графъ

Пуля. Вполне настоящая пуля прошила Китель Сталина - картину-портрет с одноимённым названием, написанную каким-то неизвестным художником - современником отца режима. Очень реалистичный, до волосков в густых пегих усах, вождь был подарен крестному отцу Графа каким-то кэгэбэшником незадолго до развала Союза. Некоронованный монарх говорил, что это не портрет, а напоминание, что человек, кем бы он ни являлся, всегда чей-то раб, пока у него есть кому поклоняться.

Глеб не верил в Бога и прочую эзотерику, но построил часовню и храм в родном селе, знал, что несколько набожных старушек молятся и ставят за его здравие свечки. Местные СМИ увидели в этом информационный повод и разродились статьями про бизнесмена, одинаково щедро спонсирующего конкурсы красоты и благотворительные фонды. Однажды, на каком-то религиозном мероприятии, где он с некоторых пор обязан был присутствовать, к нему подошла старушка, похлопала его сухой рукой по плечу и сказала:

- Ничего, сынок, зачтется. Каждое посаженное дерево превратится рано или поздно в рощу.

Возможно, двух храмов, нескольких десятков дубовых и сосновых алей и столько же спасённых от героинового рабства детдомовцев, как раз и хватило, чтобы это «ку-ку» не стало последним в жизни Глеба Гордеевича. Иначе, как объяснить, что эта настоящая пушка оказалась на месте своей точной копии? И в руках именно этой девчонки, а не того, кто умеет стрелять?

Интересно, сколько у него ещё жизней осталось? И не пора ли подкинуть на карту богоугодных дел?

- Поздравляю, своим отказом ты смертельно ранила культ личности в самое сердце, - сказал Глеб, когда окончательно убедился, что второго покушения не предвидится. По крайней мере, прямо сейчас. Девчонка стояла бледная и поникшая, будто отдача от выстрела вышибла из неё не только дух войны. Нужно было обезоружить ее, пока анализ совершенного преступления всецело занимал ее мысли и опорно-двигательный аппарат.

Глеб подошёл к шокированной девчонке. Сжал сильно кисть, хотя можно было обойтись и четвертью применённой силы.

- Как же так получилось? Дай-ка мне эту штучку, - он осторожно выкрутил рукоять из ее ледяных пальцев, извлёк магазин и вручил вошедшему в кабинет Пушкину.

- Дэ-два кофе, к-как за-ак-казывал, эс-сэ-сиятельство, - напомнил заступивший на смену сотрудник службы безопасности.

- Пушкин, у нас тут накладка небольшая вышла. Хлопушка оказалась боевой и заряженной. Займись этим. Только без шума.

Глеб проводил взглядом дежурного по покою и протянул Новодворской чашку.

- Выпей кофейку. Я подумал, что после покушения на меня тебе захочется взбодриться.

Шоковая терапия стряхнула с Новодворской криминальные намерения и цвет живого человека, сделала ее мягкой, бескостной: бери, Глеб, ешь. Да, моя дорогая, пулями стрелять в живых людей - это тебе не по клавишам стучать, ответственность другая. Но молодец, что сказать, не струсила.

А наказать тебя теперь придётся…

Глеб облизнулся и сунул чашку с ароматным эспрессо под нос девчонке, она безропотно приняла подношение нетвёрдой рукой. Отчаянно стараясь скрыть нервный тремор, стукнулась зубами о фарфор и отхлебнула.

- Теперь мне ещё интереснее, какая ты, когда кончаешь…

Глеб, конечно, предполагал, что в общении с этой цыпочкой придётся столкнуться с некоторыми препятствиями, но кофейный фонтан в лицо - это уже слишком! Он ясно ощутил, как свело гневом мышцы, отвечающие за мимику и именно это стало последней каплей…

- Ты… - Граф с трудом сдержал челюстью ненормативный эпитет, но только из трепетного уважения к хрупким корешкам редких изданий его библиотеки.

- Ты… свалилась на мою голову, опрокинула на меня поднос, исполосовала… - Глеб шагнул вперёд, намеренно наступил девчонке на ногу, продолжая перечислять ее косяки ей в висок, - прокусила запястье, губу! Ты вольнула в меня, Новодворская, и только что ты плюнула мне в лицо! Ты вообще, в курсе - кто я? Что ты думаешь, я теперь должен с тобой сделать… по совокупности твоих преступлений?

Разнообразные варианты того, что он мог с ней сделать пулеметной очередью пронеслись в голове и отрикошетили в пах. Уязвлённое самолюбие авторитета требовало сатисфакции. Очень настойчиво требовало - не уложишь.

- Я не буду с тобой спать! - заявила решительно и опять гордо вскинула подбородок, пряча за ресницами панику в расширенных зрачках.

Поздно, девочка! Отступать некуда - позади горизонтальная поверхность стола.

- Уже спала, - усмехнулся Глеб и воткнул натянутую до треска ширинку упрямице в мягкий живот, вжал собой ее зад в ребро столешницы. Ее трясло. Девчонка явно не привыкла к твёрдым знакам внимания суровых сибирских парней.

- Я не знаю, как это сказать на вашем орочьем языке, - зашипела и повторила, так, будто гвоздь ему в голову вколачивала словами: - Я. Не буду. С тобой. Спать!