Графъ

- Это называется независима! - всё испортила, чертовка! На эротику надо Музыку накладывать, а не лозунги.

- Да, - поддержал Граф. - Видел я твою независимость. Сразу захотелось посягнуть. А ты вооруженное восстание устроила…

Он втянул укушенную губу в рот. Соблазн велик, тем более, что она так и не начала бегать по стенам, а была покорна, как никогда. Стоит, пыхтит, трясётся. Скрестила запястья, кисти сцепила в замок на лобке. Плечи ее стали трогательно хрупкими. Такими, что воздух в горле встал поперёк, внезапно.

Вот что с ней делать? В юридическом смысле. В физическом понятно что…

Пустить руки и губы гулять по ее телу? Но это будет жестоко. В первую очередь по отношению к самому себе. Он не сможет остановиться - никаких сомнений. А учитывая открывшиеся приятные обстоятельства, позволить себе сорваться в крутое пике прямо сейчас - значит сломать игрушку сразу после распаковки.

Но она стояла и вызывала стихийное бедствие в груди своими прелестями.

«Расслабься, малыш, я тебя не трону. Только посмотрю и все» - решил Граф. А вслух сказал:

- Трусы тоже снимай!

Готово! Вот так бы по жизни все проблемы решались, как эта девочка сегодня. А она ещё и готовилась, по ходу. Только зачем же так старательно? Можно было чуть-чуть оставить.

- Ты зачем мою Эммануэль сбрила? Я хотел окунуться в глубокие юношеские воспоминания.

Как он в интернате, например, ночью вскрыл директорскую и устроил пацанам просмотр видеофильма с таким же многообещающим названием.

Пылающие щеки девчонки тоже были в курсе аллюзий. Значит, интересуется классикой, молодец. Только глаза закрыла, зачем-то и обняла себя.

- Думаешь, если ты меня не видишь, меня нет? Я смотрю на тебя. В следующий раз оставляй на киске немножко, не люблю сфинксов. Руки от груди убери.

Глеб видел с каким трудом суставы ее слушались, когда она опускала руки и не знала, куда их пристроить.

Ладная девица. Самый сок. Грудь как у «дамы червей». Так в интернате пацаны называли одну порно-звезду, напечатанную на игральной карте. Эта карта, как продажная девка, кочевала из одной интернатской койки в другую, из юношеской фантазии в определенные взрослые предпочтения. Она передавалась из рук в руки в темноте, пряталась под подушкой. Прежде чем уступить ее товарищу, Глеб старался запомнить каждую деталь изображения неизвестной куртизанки и мечтал, чтобы она была только его. Не хотел он делиться. И вот, стоит копия. Один в один ниже шеи.

Обычно ниже сисек уже не смотришь. А тут смотрел бы и смотрел. Талия узкая, живот гладкий, плоский, нетронутый модой на кубики - побочным эффектом эмансипации. Свежайший стейк с кровью, десерт для гурманов. Такая или быстро бегает, или у неё очень высокие требования к потенциальному самцу. Иначе как ещё объяснить ее непорочность? Как уцелела? С такими-то бёдрами и ногами?

Света одной лампы не хватало, чтобы отогнать от неё все тени. Но это было даже хорошо. Тусклое освещение превращало все вокруг в сцену нуар-арт. Ей бы ещё чулки такие… на подвязках, а ему - сигарету и солодовый скотч со льдом в стакане.

- Потрогай себя там, поласкай, - попросил хрипло Глеб и взмок. - Ты же знаешь, как это делается?

Знала, знала. Не могла не знать. Но стояла, вытянувшись в струну, или из вредности или потому, что ее трясло до судорог.

- Лера, ты ведь не хочешь, чтобы это сделал я? Или хочешь?

Девчонка хныкнула, перестала терзать свои бёдра ногтями. Прошлась ладонью по гладкой коже к месту соединения ее красивых длинных ножек. Остановилась, будто ожидала дальнейших указаний.

- Лера! Пальцем в звезду! И покажи мне, какая ты мокрая.

Власть над страхом отключает рассудок. Логика Графа отчаянно ломилась в закрытые двери бессознательного. Был бы Граф хоть на сотую долю больше джентельмен, чем графИн, он бы мог остановить это. Мог. Но… «Зверь самый лютый жалости не чужд. Я чужд, так значит я не зверь.»

Она пошатнулась. Не открывая глаз, сделала пару шагов назад. Прислонилась попкой к торцу стола. Запрокинула голову, выгнулась. Тени ночи плотнее обступили ее силуэт, однако, главное он видел: пальцы ее несмело поглаживали бритый лобок, проскальзывали в борозду, разделяющую ее мягкие влажные дольки. Она слегка дотрагивалась до своей вкусной начинки и чуть-чуть сильнее, чем обычно, вздрагивала, вызывая такую же точно реакцию у него в штанах.

- Разведи ноги!

Глеб готов был поспорить сам с собой, что ею уже руководил не только принцип наименьшего сопротивления, но и чуть-чуть его голос. А может, и больше.

- Шире!

И девочка внезапно сдалась. Перестала сопротивляться, смирилась или поняла, что это самое гуманное наказание за ее поступки.

- На стол, Лера. Ляг на стол, - и тебе удобно и мне лучше видно. - Разведи ноги. Покажи мне себя.