Графъ

Надел модные трусы от жи-тру-а, если он правильно читал по-французски. Рубашку белую от Валентино, строгую и стильную; галстук Бальман, темно-синий костюм от Монтаны и четкие итальянские штиблеты. Завершил ансамбль Патек Филипп в золотом корпусе на ремешке коричневой кожи в тон ботинкам. Пойдёт. Только уже на выходе из гардероба, стянул с шеи галстук. Потому что, сука, в турецких огурцах!

Внизу, в баре налил себе выпить. Трезвое отношение к происходящему в последнее время давалось тяжело. Алкоголь, конечно, его не облегчал, но несколько притуплял желание к чему-то трезво относиться. Всего глоток успел сделать. Осторожный цокот каблуков по ступенькам лестницы заставил обернуться…

«Ах ты сука! Такое тело меж блядьми мне не сыскать! Сладкой влагой плодов вспотела, кольца ягод в твоих сосках… Что-то там…позовите Баха! Он напишет… что-то там про минет… разрывает меня, сжигает, я кончаю… простите мне». С чего вдруг в голове проорал Есенин и почему именно он, понять было сложно, но судя по стихам, такие рингтоны сами звенят в душе, когда бес пытается выломать ребра.

Сначала бросило в жар, потом между лопатками стянуло инеем. Вероятно, лицо его выражало какой-то симптом душевной болезни, жертвой которой Глеб себя ощущал. Лера чуть притормозила, провела ладошками по бёдрам и двинулась дальше, уже медленнее, покачивая формами. Платье цвета виски со льдом сверкало мелкими кристаллами шампанского и пьянило примерно так же, как гремучая смесь этих благородных напитков, пущенная по венам.

Он, конечно, нисколько не сомневался в Муркином вкусе, но чтобы она настолько превзошла его ожидания?!

Или дело не в платье?

Пришлось напомнить себе (и не без удовольствия), что именно эту голубоглазую нимфу он трахал не далее, как сегодня утром и что именно он делал это первый и единственный.

- Проси чего хочешь, - Глеб поднялся навстречу, сдерживая в карманах руки от произвола, - только дай мне потом порвать это платье на тебе.

Он представил себе, как тонкая ткань легко расходится по швам и сверкающей лужицей стекает к тонким щиколоткам. А под ним ни-че-го. Кроме идеального тела, которое он ещё не всё попробовал. Он ещё не наигрался с ней. Ещё не всё показал девочке.

- Я как раз хотела попросить оставить это платье себе. Это ты его выбрал?

Какая-то каналья, колючая и холодная, шевельнулась за пазухой. Он хотел спросить, зачем ей такое платье и куда она в нем собирается ходить в своей Москве, но вовремя придушил недостойные его сиятельства эмоции. Признаваться даже себе в том, что он банально ревнует очень не хотелось.

- Если бы знал, что мой ответ как-то может повлиять на твоё решение уехать, я бы соврал, - соврал он.

Обхватил хрупкие запястья, наклонился к уху и добавил уже шепотом:

- Мария выбирала. Ты ее покорила, судя по платью.

- Передай ей, что у неё отличный вкус…

- Согласен… - он коснулся губами тёплой кожи шеи, провёл носом вниз до ключицы, отметив, что никакой гламур не перебил ее сладкого натурального аромата. - Проси, что угодно, детка, кроме Москвы, у меня с ней отношения весьма натянутые.

«Только дай подышать тобой ещё немного…»

- Осторожно, Глеб, - проворковала Лера на ухо, - оно не подразумевает нижнего белья, если ты его порвёшь раньше времени, будет очень неудобно. Нам обоим.

Он перестал мять ее ягодицу, нехотя убрал руку, сунул в карман, оттягивая ткань. Если и на халдейском капустнике на неё будет так стоять, он даже руки никому подать не сможет. С другой стороны, по той же причине, ее никто и не протянет.

И зачем ей это торжество пафоса? Зачем ей тушь на ресницах, каблуки, платье с каменьями? Когда лучше всего ей быть голой в его постели вместе с ним. Но не присутствовать на ежегодном осеннем балу у губернатора он не может. Явиться туда без пары - моветон, с бабочкой-однодневкой - не прельщало, а Ардову отторгает организм.

Глеб скрипнул кадыком, сглатывая.

- Опаздываем, - выдохнул он в ароматную волну волос, взял за руку и повёл к выходу.

Только когда выехали за ворота, понял, что девочка не по дресс-коду упакована. Не хватает пары стандартных деталей для полноценного образа львицы светского общества Сибири.

- Почему цацки не надела и пушнину? - спросил он.

Лера как-то странно улыбнулась и опустила ресницы.

- Извини, - пожала плечами, - слишком тяжела сбруя любовницы Сибирского мецената. Это очень большая ответственность для простой журналистки. Там такие ценники…

Наверное, девчонка решила, что водитель и Вольдемар на переднем сидении гарантируют ей свободу слова на данной замкнутой территории. Осмелела, завела свой репродуктор яда. Глеб не стал ее в этом разубеждать, и не потому, что платье, действительно, может пострадать раньше времени, а потому что он, кажется, кое-что понял…

- Давай уедем… на пару-тройку дней, - он сел ближе, заглянул Новодворской в декольте, - Бали… Мадьдивы? Куда хочешь…

Она посмотрела, как носитель высшего разума смотрит на безнадёжное звено эволюции - со скорбью и смиренной печалью.