Граф божьей милостью

Но, как очень скоро выяснилось; первая подходящая бухта находилась от нас в примерно в двадцати лигах. И при такой скорости, с которой мы тащились, мы туда доберемся не ранее, чем через четыре часа в самом лучшем случае. То бишь, гребаные мавры, как минимум дважды успеют нас догнать.

Хотя, в полное отчаяние впадать не стал. Заходить на абордаж они смогут только по двое, и будут сразу попадать под мои орудия. Главное, чтобы нам оснастку не попортили, чтобы совсем не потерять ход. Правда, если попробуют сразу сжечь, придется туговато. Впрочем, будем надеяться, что сыграет жадность — и сарацины не захотят терять такой великолепный приз, как моя «Виктория».

— Братец, прикажи поднять на палубу ящики с гранатами… — приказал я Логану.

А сам велел оруженосцам собирать легкий перекус — потому что проголодался как волк. У меня всегда так — волнение только нагоняет аппетит.

А заодно, приказал раздать команде винную порцию — будет совсем нелишним для поднятия настроения.

Пока эскудеро управлялись, прошелся по палубе, пообщался с бойцами и остался доволен настроем команды. Личный состав прекрасно понимал, чем все может закончится, но никакого упаднического настроения не наблюдалось. Впрочем, и особого оптимизма тоже. Какой нахрен оптимизм с такими перспективами.

А наш пассажир в очередной раз удивил. Нуньеш, привалившись спиной к фок-мачте*, тренькал на мандолине, напевая приятным баритоном какую-то очень мелодичную песенку на португальском языке. Получалось у него очень хорошо — собравшиеся вокруг него кружком, не занятые делом бойцы, слушали, разинув рот.

фок-мачта — первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами

Увидев меня, все повскакивали, но я отмахнулся и тоже присел на ящик.

— О чем ваша песня, дон Нуньеш?

— О любви, ваша милость, — португалец не вставая изобразил легкий поклон. — Молодой кабальеро встретил ослепительно красивую девушку, вспыхнула большая и страстная любовь, но… — Нуньеш грустно улыбнулся, — но все закончилось печально, потому что она была сарацинкой…

И тут меня словно молнией пронзило. Господи, а я голову ломал. Луиш Нуньеш! Тот самый Нуньеш, который обманом увез Земфиру из отчего дома, а потом, не добившись взаимности, определил ее в монастырь!

Разум мгновенно затуманила дикая злоба. Рука сама легла на рукоять сабли. Удержаться получилось только диким усилием воли. Вопрос обязательно решится, а пока не время и не место для мести. Только идиот будет устраивать поединок перед самым носом сарацин.

Поэтому, вместо того, чтобы прирезать Нуньеша на месте, я всего лишь сказал:

— Я знаком с подобной историей. И знал одну из ее сторон.

— И я, ваша милость, — совершенно спокойно, правда с сильным оттенком грусти в голосе, ответил португалец. — Я сам участник такой истории. И сам написал эту песню.

— Да как можно влюбится в грязную сарацинку?!! — в разговор вдруг влез Питер Нильс, по прозвищу Колено, самый молодой из абордажной команды.

— Поверьте, мой друг, можно… — мягко заметил португалец. — А по поводу грязной… — в его голосе звякнул металл. — Советую вам удержаться от неосторожных слов, потому что они могут сослужить вам очень недобрую службу.

— Простите… — Питер сразу же заткнулся и опустил голову, потому что наткнулся вдобавок еще и на мой взгляд.

А потом нам стало не до разговоров, потому что сарацины подошли совсем близко.

В дело вступили стрелки с обеих сторон, но особых результатов пока никто не добивался.

Веренвен несколько раз уворачивался, но в итоге, пираты все-таки догнали нас.

Шебеки шли как привязанные, по обеим сторонам «Виктории», в полусотне метров от нас и с таким же отставанием по курсу. Работать по ним могли только наши ретирадные фальконеты, бортовым не хватало разворота.

Несколько пробных выстрелов не дали почти никакого результата. Одно ядро отрекошетировав от воды, садануло в борт пиратам и даже пробило его, но слишком высоко, а второе просто разнесло кусок фальшборта. Остальные ушли в белый свет, как в копейку — сказывалось сильное волнение моря. Картечь тоже не дала нужного эффекта, на таком расстоянии свинцовые кусочки даже не пробивали щиты, за которыми прятались чертовы пираты.

Наконец, выбрав подходящий момент, сарацины пошли на абордаж.

Я подождал пока они подойдут поближе и отдал команду пушкарям.

— Огонь!

«Виктория» немедля ощетинилась длинными языками пламени с обеих бортов.

Все что предназначалось пиратам — ушло точно в цель. В клочья порвало такелаж и рангоут, вздыбились доски обшивки на местах пробоин, а на палубах образовалось кровавое месиво из обломков и ошметков, разорванных тел.

Но, черт побери, я просчитался, затягивая с залпом, потому что сарацинские калоши никак не хотели тонуть и по инерции почти синхронно ткнулись в наши борта. Вдобавок, как оказалось, большая половина их экипажа, пряталась от картечи в трюмах.

В воздух взметнулись кошки, а через мгновение с грохотом упали абордажные мостики.

Рявкнул залп из аркебуз. Первую лаву абордажников смело в море. Но за ними сразу же рванула вторая.