— А чей он был? Привратник сказал, кажется, маркиза де Сен-Мерана? За что же вы, черт возьми, могли мстить маркизу де Сен-Мерану?
— Ваше сиятельство, я мстил не ему — другому.
— Какое странное совпадение, — сказал Монте-Кристо, по-видимому, просто размышляя вслух, — что вы вот так, случайно, очутились в том самом доме, где произошло событие, вызывающее у вас такое мучительное раскаяние.
— Ваше сиятельство, — сказал управляющий, — это судьба, я знаю. Начать с того, что вы покупаете дом именно в Отее, и он оказывается тем самым, где я совершил убийство; вы спускаетесь в сад именно по той лестнице, по которой спустился он; вы останавливаетесь на том самом месте, где я нанес удар; в двух шагах отсюда, под этим платаном, была яма, где он закопал младенца; нет, все это не случайно, потому что тогда случайность была бы слишком похожа на волю Провидения.
— Хорошо, господин корсиканец, предположим, что это Провидение; я всегда согласен предполагать все что угодно, тем более что надо же уступать людям с больным рассудком. А теперь соберитесь с мыслями и расскажите мне все.
— Я рассказывал это только раз в жизни, и то аббату Бузони. Такие вещи, — прибавил, качая головой Бертуччо, — рассказывают только на исповеди.
— В таком случае, мой дорогой, — сказал граф, — я отошлю вас к вашему духовнику; вы можете стать, как он, картезианцем или бернардинцем и беседовать с ним о ваших тайнах. Что же касается меня, то я опасаюсь домоправителя, одержимого такими химерами, мне не нравится, если мои слуги боятся по вечерам гулять в моем саду. Кроме того, сознаюсь, я вовсе не хочу, чтобы меня навестил полицейский комиссар; ибо, имейте в виду, господин Бертуччо: в Италии правосудие получает деньги за бездействие, а во Франции — наоборот: только когда оно деятельно. Я считал вас отчасти корсиканцем, отчасти контрабандистом, но чрезвычайно искусным управляющим, а теперь вижу, что вы гораздо более разносторонний человек, господин Бертуччо. Вы мне больше не нужны.
— Ваше сиятельство, ваше сиятельство! — воскликнул управляющий в ужасе от этой угрозы. — Если вы только поэтому хотите меня уволить, я все расскажу, во всем признаюсь; лучше мне взойти на эшафот, чем расстаться с вами.
— Это другое дело, — сказал Монте-Кристо, — но подумайте: если вы собираетесь лгать, лучше не рассказывайте ничего.
— Клянусь спасением моей души, я вам скажу все! Ведь даже аббат Бузони знал только часть моей тайны. Но прежде всего умоляю вас, отойдите от этого платана. Вот луна выходит из-за облака, а вы стоите здесь, завернувшись в плащ, он скрывает вашу фигуру, и он так похож на плащ господина де Вильфора…
— Как, — воскликнул Монте-Кристо, — так это господин де Вильфор…
— Ваше сиятельство его знает?
— Он был королевским прокурором в Ниме?
— Да.
— И женился на дочери маркиза де Сен-Меран?
— Да.
— И пользовался репутацией самого честного, самого строгого и самого нелицеприятного судьи?
— Так вот, ваше сиятельство, — воскликнул Бертуччо, — этот человек с безупречной репутацией…
— Да?
— …был негодяй.
— Это невозможно, — сказал Монте-Кристо.
— А все-таки это правда.
— Да неужели! — сказал Монте-Кристо. — И у вас есть доказательства?
— Во всяком случае были.
— И вы, глупец, потеряли их?
— Да, но, если хорошенько поискать, их можно найти.
— Вот как! — сказал граф. — Расскажите-ка мне об этом, Бертуччо. Это в самом деле становится интересно.
И граф, напевая мелодию из "Лючии", направился к скамейке и сел; Бертуччо последовал за ним, стараясь разобраться в своих воспоминаниях.
Он остался стоять перед графом.
VI
ВЕНДЕТТА
— С чего, ваше сиятельство, прикажете начать? — спросил Бертуччо.
— Да с чего хотите, — сказал Монте-Кристо, — ведь я вообще ничего не знаю.
— Мне, однако же, казалось, что аббат Бузони сказал вашему сиятельству…
— Да, кое-какие подробности, но прошло уже семь или восемь лет, и я все забыл.
— Так я могу, не боясь наскучить вашему сиятельству…
— Рассказывайте, Бертуччо, рассказывайте, вы мне замените вечернюю газету.
— Это началось в тысяча восемьсот пятнадцатом году.
— Вот как! — сказал Монте-Кристо. — Это старая история.
— Да, ваше сиятельство, а между тем все подробно гости так свежи в моей памяти, словно это случилось вчера. У меня был старший брат, он служил в императорской армии и дослужился до чина лейтенанта в полку, который весь состоял из корсиканцев. Брат этот был моим единственным другом; мы остались сиротами, когда ему было восемнадцать лет, а мне — пять; он воспитывал меня как сына. В тысяча восемьсот четырнадцатом году, при Бурбонах, он женился. Император вернулся с острова Эльба, брат тотчас же вновь пошел в солдаты, был легко ранен при Ватерлоо и отступил с армией за Луару.
— Да вы мне рассказываете историю Ста дней, Бертуччо, — прервал граф, — а она, если не ошибаюсь, уже давно написана.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, но эти подробности для начала необходимы, и вы обещали терпеливо выслушать меня.
— Ну-ну, рассказывайте. Я дал слово и сдержу его.