Граф де Монте-Кристо. Части 4, 5, 6

— Как, разве это для вас новость? И разве Данглар не уведомил вас о таком событии?

— Да, конечно, — сказал граф, — я вчера получил письмо, но, насколько помню, там не указан час.

— Вполне возможно: мой тесть, должно быть, рассчитывал, что это всем известно.

— Ну что ж, поздравляю, господин Кавальканти, — сказал Монте-Кристо, — вы делаете хорошую партию; к тому же мадемуазель Данглар очень недурна собой.

— О да, — скромно ответил Кавальканти.

— А главное, она очень богата; так я по крайней мере слышал, — сказал Монте-Кристо.

— Вы думаете, она очень богата?

— Несомненно, говорят, что Данглар скрывает по меньшей мере половину своего состояния.

— А он сознается в пятнадцати или двадцати миллионах, — сказал Андреа, и глаза его блеснули от радости.

— И кроме того, — прибавил Монте-Кристо, — он еще собирается заняться одной денежной операцией, довольно обычной в Соединенных Штатах и в Англии, но совершенно новой во Франции.

— Да, я знаю, вы ведь говорите о железнодорожной концессии, которую он только что получил?

— Вот именно. По общему мнению, он наживет на этом по крайней мере десять миллионов.

— Десять миллионов! Вы думаете? Это великолепно! — сказал Кавальканти, опьяняясь металлическим звоном этих золотоносных слов.

— Не говоря уже о том, — продолжал Монте-Кристо, — что все это состояние достанется вам; это вполне справедливо, раз мадемуазель Данглар — единственная дочь. Впрочем, ваше собственное состояние, как мне говорил ваш отец, немногим меньше состояния вашей невесты. Но оставим эти денежные вопросы. Знаете, господин Андреа, я нахожу, что вы очень быстро и ловко повели это дело.

— Да, недурно, — сказал Андреа, — я прирожденный, дипломат.

— Ну что ж, вы и будете дипломатом; дипломатии, знаете, нельзя выучиться — для этого нужно чутье… Так ваше сердце в плену?

— Боюсь, что да, — отвечал Андреа, подражая тону, каким на подмостках Французского театра Альцесту отвечают Дорант или Валер.

— И вам отвечают взаимностью?

— Очевидно, раз за меня выходят замуж, — отвечал Андреа, победоносно улыбаясь. — Но все же не следует забывать об одном существенном обстоятельстве.

— О каком же?

— О том, что мне в этом деле необыкновенно помогли.

— Да что вы!

— Несомненно.

— Обстоятельства?

— Нет, вы.

— Я? Да полно, князь, — сказал Монте-Кристо, подчеркивая титул. — Что такого мог я для вас сделать? Разве недостаточно было вашего имени, вашего общественного положения и ваших личных достоинств?

— Нет, — отвечал Андреа, — что бы вы ни говорили, граф, я продолжаю утверждать, что то место, которое вы занимаете в свете, сделало больше, чем мое имя, мое общественное положение и мои личные достоинства.

— Вы глубоко заблуждаетесь, сударь, — сказал Монте-Кристо, почувствовав коварный намек в словах Андреа, — я начал вам покровительствовать только после того, как узнал о богатстве и положении вашего уважаемого отца. Кому я обязан удовольствием быть с вами знакомым? Ведь я никогда не видел ни вас, ни вашего достойного родителя! Двум моим друзьям, лорду Уилмору и аббату Бузони. Что заставило меня — не говорю ручаться за вас, но ввести вас в общество? Имя вашего отца, столь известное и уважаемое в Италии; вас же самого я не знаю.

Спокойствие графа, его непринужденность заставили Андреа понять, что его в данную минуту держит сильная рука и ему нелегко будет избавиться от этих тисков.

— Скажите, граф, — спросил он, — мой отец и в самом деле так богат?

— По-видимому, да, — отвечал Монте-Кристо.

— А вы не знаете — деньги, которые я должен внести Данглару, уже прибыли?

— Я получил уведомление.

— Значит, три миллиона…

— Три миллиона в пути, по всей вероятности.

— И я их получу?

— Мне кажется, — ответил граф, — что до сих пор вы получали все, что вам было обещано!

Андреа был до того изумлен, что на минуту даже задумался.

— В таком случае, сударь, — сказал он, помолчав, — мне остается обратиться к вам с просьбой, и, надеюсь, вы меня поймете, даже если она и будет вам неприятна.

— Говорите, — сказал Монте-Кристо.

— Благодаря моему состоянию я познакомился со многими достойными людьми, у меня, по крайней мере сейчас, куча друзей. Но, вступая в такой брак, перед лицом всего парижского общества, я должен опереться на человека с громким именем, и если меня поведет к алтарю не рука моего отца, то это должна быть чья-нибудь могущественная рука, а мой отец не приедет, ведь правда?

— Он дряхл и жалуется, что его старые раны нестерпимо ноют, когда он путешествует.

— Понимаю. Так вот, я и обращаюсь к вам с просьбой.

— Ко мне?

— Да, к вам.

— С какой же, Бог мой?

— Заменить его.