Вы это понимаете, не правда ли, сударыня и драгоценнейшая супруга?
Я говорю: "Вы понимаете", потому что Вы знаете мои дела не хуже меня. Вы знаете их даже лучше, чем я, ибо, если бы потребовалось объяснить, куда девалась добрая половина моего состояния, еще недавно довольно приличного, то я не мог бы этого сделать, тогда как Вы, я уверен, прекрасно справились бы с этой задачей.
Женщины обладают безошибочным чутьем, у них имеется алгебра собственного изобретения, при помощи которой они могут объяснить любое чудо. А я знал только свои цифры и перестал понимать что бы то ни было, когда мои цифры меня обманули.
Случалось ли Вам восхищаться стремительностью моего падения, сударыня?
Изумлялись ли Вы сверкающему потоку моих расплавленных слитков?
Я, признаться, был ослеплен поразившей меня молнией; будем надеяться, что Вы нашли немного золота под пеплом.
С этой утешительной надеждой я и удаляюсь, сударыня и благоразумнейшая супруга, и моя совесть ничуть меня не укоряет за то, что я Вас покидаю; у Вас остаются друзья, упомянутый пепел и, в довершение блаженства, свобода, которую я спешу Вам вернуть.
Все же, сударыня, здесь будет уместно сказать несколько слов начистоту.
Пока я надеялся, что Вы действуете на пользу нашего дома, в интересах нашей дочери, я философски закрывал глаза, но, так как Вы в этот дом внесли полное разорение, я не желаю служить фундаментом чужому благополучию.
Я взял Вас богатой, но малоуважаемой.
Простите мне мою откровенность, но так как, по всей вероятности, я говорю только для нас двоих, то я не вижу оснований что-либо приукрашивать.
Я приумножал наше богатство, которое в течение пятнадцати с лишним лет непрерывно возрастало до того часа, пока неведомые и непонятные мне самому бедствия не обрушились на меня и не обратили его в прах, и притом, смело могу сказать, без всякой моей вины.
Вы, сударыня, старались приумножить только свое собственное состояние, в чем и преуспели, я в этом убежден.
Итак, я оставляю Вас такой, какой я Вас взял: богатой, но малоуважаемой.
Прощайте.
Я тоже, начиная с сегодняшнего дня, буду заботиться только о себе.
Верьте, я очень признателен Вам за пример и не премину ему последовать.
Ваш преданный муж барон Данглар".
Во время этого длинного и тягостного чтения баронесса внимательно следила за Дебрэ; она заметила, что он, несмотря на все свое самообладание, раза два менялся в лице.
Кончив, он медленно сложил письмо и снова задумался.
— Ну что? — спросила г-жа Данглар с легко понятной тревогой.
— Что, сударыня? — машинально повторил Дебрэ.
— Что вы думаете об этом?
— Очень просто, сударыня: я думаю, что у Данглара были подозрения.
— Да, конечно, но неужели вам больше нечего мне сказать?
— Я вас не понимаю,^ сказал Дебрэ с ледяной холодностью.
— Он уехал! Уехал совсем! Уехал, чтобы не возвращаться!
— Не верьте этому, баронесса, — сказал Дебрэ.