Граф де Шантелен

Наполеон сказал на острове Святой Елены: «Комитет общественного спасения был единственным правительством во Франции во время революции».

Господин де Местр,[75] принадлежащий к партии легитимистов,[76] имел смелость также признать это, заявив, что эмигранты, отдав Францию королям, никогда не смогут получить ее обратно.

То же думал и Шатобриан об этих двенадцати, чьи имена, по большей части, стали потом презираемы всеми.

Как бы то ни было, Комитет, решив покончить с Вандеей, ступил на путь жесточайших опустошений; адские колонны под предводительством генералов Тюро и Гриньона устремились туда после разгрома при Савене. Они грабили, убивали, разоряли; женщины, дети, старики — никто не избежал жестоких репрессий.

Князь де Тальмон[77] был арестован и казнен перед замком своих предков; д’Эль6е, больной, был расстрелян в кресле в присутствии двух его родных.

Анри де Ларошжаклен, двадцать девятого января 1794 года, после одержанной победы под Нуайе, подошел к двум республиканцам, захваченным в плен на поле брани.

— Идите, — сказал он, — я дарю вам жизнь.

В ответ один вскинул ружье к плечу и выстрелил. Пуля угодила главнокомандующему прямо в лоб, и тот свалился замертво.

В это время в провинции орудовали самые кровавые агенты Комитета. Восьмого октября Каррье, прибыв в Нант, начал работать над своим изобретением, которое он назвал «вертикальная депортация», а двадцать второго января на воду уже спускались баржи с раздвижным дном, предназначенные для пленных католиков.

Но чем больше их истребляли, тем большее упорство проявляли роялисты в своем стремлении сражаться с революцией. Поэтому не было бы ничего невероятного, если бы граф де Шантелен присоединился либо к Шаретту, который, покинув остров Нуармутье, снова возглавил борьбу, либо к Стоффле, который заменил Ларошжаклена.

Обескровленная армия католиков развернула беспощадную партизанскую войну. Стоффле и Шаретт, эти два выдающихся вандейца, не щадили республиканских генералов. Шаретт с десятью тысячами человек в течение трех месяцев успешно сражался против республиканских войск, в итоге он нанес сокрушительное поражение армии генерала Акзо;[78] сам же генерал был убит.

Эти события не оставили в стороне селения бретонской глубинки, и нередко Дуарнене вздрагивал при звуках сражений.

Возможно, графа не было в Вандее, тогда ничто не мешало ему примкнуть к движению шуанов. Жан Шуан в последние месяцы того рокового 1793 года поднял на борьбу все население департамента Нижний Мен, пройдя от Майнца до Морбиана.

Здесь граф де Шантелен мог сыграть важную роль; так почему бы ему не воспользоваться открывающейся перспективой? Треголан и Кернан обсуждали все возможности. И все же неразговорчивость графа накануне отъезда заставляла Кернана колебаться.

— Он не стал бы скрывать от нас, — повторял бретонец, — если бы собирался возвратиться на поле брани.

— Кто знает?

— Нет, здесь что-то другое.

То один, то другой ходили добывать последние новости с полей сражений; они иногда добирались даже до Вандеи и Морбиана, шум битвы наполнял болью их сердца. Однако, несмотря на все усилия, им не удалось узнать ничего определенного.

Мари дрожала и молилась за своего отца и, оглядываясь вокруг, чувствовала себя почти покинутой в этом мире.

Тогда на нее находило отчаяние. Кернан и шевалье безуспешно пытались ее утешить; от графа все еще не было никаких известий; звуки близких сражений настораживали.

Граф исчез двадцатого марта, а шесть дней спустя вандейцы всеми силами перешли в наступление.

Двадцать шестого марта Мортань отбили у республиканцев; операцией командовал Мариньи, старый приятель Шантелена, который после трех месяцев скитаний вновь стал победителем.

Услышав об этом, Кернан воскликнул:

— Мой господин там! Он в Мортани!

Но, узнав все детали недавнего кровавого сражения, в котором полегли лучшие воины армии роялистов, беспокойство мужчин и молодой девушки достигло предела. Когда через две недели после взятия Мортани от графа все еще не поступило известий, она воскликнула:

— Мой отец! Мой бедный отец погиб!

— Дорогая Мари, — утешал Треголан, — успокойтесь! Нельзя утверждать это, не имея доказательств!

— А я говорю вам, он погиб! — повторяла девушка, не желая слушать шевалье.

— Племянница моя, — вмешался Кернан, — в военное время не так-то легко бывает дать о себе знать. Во всяком случае, мы победили республиканцев.

— Нет, Кернан! Нет никакой надежды! Моя мать погибла в своем замке, а отец пал на поле брани! Я осталась одна, совсем одна!

Рыдания сотрясали ее. Это испытание сломило девушку; ее легкоранимая натура не могла вынести сразу столько ударов. И хотя не было никаких известий о смерти графа, она, как это часто случается с людьми в минуты отчаяния, сама убедила себя, и ничто не могло поколебать ее уверенность.

Когда Мари сказала, что осталась одна на этом свете, Кернан почувствовал, как по его щеке скатилась крупная слеза. Его сердце обливалось кровью, и он не мог не утешить бедную девушку:

— Моя племянница Мари, твой дядюшка все еще рядом.

— Кернан, милый Кернан. — Девушка сжала его руку.