Граф Дракула, вампир (сборник)

— Нечистая! Нечистая! Даже сам Всемогущий избегает меня. Я должна буду носить это позорное клеймо до дня Страшного Суда!

Все умолкли. Я бросился перед ней на колени, чувствуя свою беспомощность, и крепко обнял ее. Несколько минут наши печальные сердца бились вместе, в то время как друзья плакали, отвернувшись, чтобы скрыть слезы. Наконец Ван Хелсинг обернулся к нам и произнес таким необыкновенно серьезным тоном, что я понял: на него нашло в некотором роде вдохновение:

— Быть может, вам и придется нести это клеймо, пока в день Страшного Суда сам Бог не разберет, в чем ваша вина. Он это сделает, так как все преступления, совершенные на земле, совершены его детьми, которых он там поселил. О мадам Мина, если бы мы только могли оказаться там в то время, когда это красное клеймо, знак всезнания Господа, исчезнет и ваше чело будет таким же явным, как и ваша душа! Клянусь вечностью, клеймо исчезнет, когда Богу угодно будет снять с нас тяжелый крест, который мы несем. До этого же будем послушны Его воле и будем нести свой крест, как это делал Его Сын. Кто знает, быть может, мы избраны Его доброй волей и должны следовать Его приказанию, несмотря на удары и стыд, несмотря на кровь и слезы, сомнение и страх и все остальное, чем человек разнится от Бога.

В его словах звучала надежда и успокоение, они призывали нас к смирению. И Мина, и я почувствовали это и, одновременно склонившиь к его рукам, поцеловали их. Затем мы все молча опустились на колени и, взявшись за руки, дали друг другу клятву верности. Мы, мужчины, дали обет не отступать, пока не избавим от горя ту, которую каждый из нас По-своему любит. Мы молили Господа помогать нам и направлять нас в том ужасном деле, которое нам предстояло выполнить.

Пора было уходить. Я распрощался с Миной, и этого прощания мы не забудем до самой смерти. Наконец мы вышли.

Я приготовился к одному: если окажется, что Мина до конца жизни останется вампиром, она не уйдет одна в неведомую страну, полную ужасов.

Думаю, именно так, в давние времена один вампир плодил множество. Как тела этих чудовищ лежат в освященной земле, так и чистая святая любовь становилась сержантом, набирающим рекрутов в полки этих мерзких тварей.

Мы без всяких приключений добрались до Карфакса и нашли все в том же положении, как при нашем первом визите. Трудно было поверить, что среди столь обыденной обстановки, свидетельствовавшей о небрежении и упадке, могло быть нечто возбуждающее такой невыразимый ужас, какой мы уже испытали. Если бы мы не были к этому подготовлены и если бы у нас не осталось ужасных воспоминаний, мы вряд ли продолжили бы борьбу. В доме не нашлось ни бумаг, ни полезных указаний, а ящики в старой часовне казались точно такими, какими мы их видели в последний раз. Когда мы остановились перед доктором Ван Хелсингом, он сказал торжественно:

— Мы должны обезвредить эту землю, освященную памятью святых, которую он привез из отдаленного края для такой бесчеловечной цели. Он взял эту землю, потому что она была освящена. Получается, что мы его победим его же оружием, так как сделаем ее еще более освященной. Она была освящена для людей, теперь мы ее освятим Богу.

Говоря это, он вынул стамеску и отвертку, и через несколько минут крышка одного из ящиков с грохотом отскочила.

Земля пахла сыростью и плесенью, но мы не обращали на это внимания, потому что пристально следили за профессором. Взяв из коробочки освященную облатку, он благоговейно положил ее на землю, накрыл ящик крышкой и завинтил ее с нашей помощью.

Мы проделали так со всеми ящиками и оставили их по виду такими же, какими они были раньше, однако в каждом находилась облатка.

Когда мы заперли за собой дверь, профессор сказал:

— Многое уже сделано. Если все остальное будет исполнено так же легко и удачно, то еще до захода солнца чело мадам Мины засияет в своей прежней чистоте; с нее исчезнет позорное клеймо.

Проходя по дороге к станции через луг, мы могли видеть фасад нашего убежища. Я пригляделся и увидел в окне моей комнаты Мину. Я помахал ей рукой и кивком головы показал, что наша работа выполнена удачно. Она кивнула в знак того, что поняла меня.

Я с глубокой грустью смотрел, как она махала рукой на прощание. Мы с тяжелым сердцем добрались до станции и едва не пропустили поезд, который подходил к станции, когда мы выходили на платформу.

Эти строки записаны мною в поезде.

Пиккадилли, 12 часов 30 минут.

Перед тем как мы добрались до Фенчерч-стрит, лорд Годалминг сказал мне:

— Мы с Квинси пойдем за слесарем. Лучше, если вы не пойдете с нами, так как могут возникнуть некоторые затруднения, а при таких обстоятельствах нам, может быть, не удастся прорваться в покинутый дом. Но вы принадлежите к сословию адвокатов, и против вас могут выдвинуть обвинение, что вы отлично знали, на что шли.

Я возразил, что не обращаю внимания на опасность и даже на свою репутацию, но он продолжил: