Граф Дракула, вампир (сборник)

Пациент зоофаг все еще продолжает меня интересовать. У него был всего один припадок; это случилось вчера в необычное время. Как раз перед восходом солнца им начало овладевать беспокойство. Служитель был знаком с этими симптомами и сейчас же позвал на помощь. К счастью, люди прибежали вовремя, так как с восходом солнца он стал настолько буйным, что им пришлось употребить все свои силы, чтобы его удержать. Но через пять минут он стал постепенно успокаиваться и в конце концов впал в какую-то меланхолию, в которой пребывает и посейчас. Служитель говорит мне, что его вопли во время конвульсий были действительно пугающими; когда я обслуживал других пациентов, у меня оказалось полно забот с теми, кто был им напуган. На самом деле я вполне понимаю этот эффект, потому что вопли вызывали беспокойство даже у меня, хотя я находился в некотором удалении. Сейчас уже прошло время послеобеденного отдыха, а пациент все еще сидит в углу, погруженный в молчаливые размышления, с тупым, угрюмым, горестно-блуждающим выражением на лице, которое скорее на что-то намекает, чем показывает прямо. Я не могу вполне понять это.

Позднее.

Новая перемена в моем больном. В пять часов я заглянул к нему, и он казался таким же счастливым и довольным, как всегда. Он снова ловил мух и глотал их, делая каждый раз отметку ногтем на двери. Увидев меня, он подошел и извинился за свое дурное поведение; потом очень покорно, льстиво попросил меня перевести его обратно в его комнату и вернуть ему записную книжку. Я решил, что следует подбодрить его, поэтому перевел его обратно в комнату с открытым окном. Он снова насыпал сахар на подоконник и наловил целый рой мух.

Он их больше не ест, а собирает в коробку, как раньше, и уже осматривает углы комнаты в поисках пауков. Я старался заставить его поговорить о последних нескольких днях, потому что любой ключ к его мыслям сослужил бы мне неизмеримую пользу, но он не поднимался. Одну или две секунды он смотрел очень печально, а затем произнес голосом как бы отдаленным, словно обращаясь скорее к себе, чем ко мне:

— Все кончено! Все кончено! Он оставил меня. Не на кого мне теперь надеяться, кроме себя самого!

Потом, неожиданно повернувшись ко мне с решительным видом, он сказал:

— Доктор, не будете ли вы так любезны и не дадите ли еще немного сахара? Думаю, он бы пригодился мне.

— И мухам? — спросил я.

— Да! Мухи тоже любят его, а я люблю мух; поэтому я люблю его.

А ведь есть люди столь невежественные, что отрицают у сумасшедших способность аргументированно рассуждать! Я выдал ему двойную порцию и оставил таким счастливым, каких, полагаю, не много людей на свете. Хотелось бы мне проследить ход его рассуждений.

Полночь.

Снова перемена в нем. Я навестил Люси, которую застал в хорошем состоянии, и, вернувшись назад, остановился у нашей калитки, чтобы полюбоваться на закат, как вдруг опять услышал его вопль. Так как; его комната выходит именно на эту сторону, я слышал все яснее, чем утром. Это больно ударило меня по нервам, этот переход от восхищения великолепным лондонским закатом с его яркими цветами и роскошными красками, оживляющими мрачные тучи и темную воду,— к ужасной суровой действительности моего холодного каменного здания, полного трепещущего горя и всего того, что так тяготит мою душу. Я попал к нему, как раз когда солнце садилось. Из его окна был виден красный диск солнца. По мере того как солнце заходило, бешенство Ренфилда постепенно уменьшалось; как только солнце совсем зашло, больной выскользнул из рук тех, кто его держал, на пол — инертной массой. Удивительно, однако, какой сильной бывает реакция у сумасшедших: через каких-нибудь пять минут он опять спокойно стоял на ногах и озирался вокруг. Я сделал служителям знак не держать его, так как мне было интересно видеть, что он предпримет. Он подошел к окну и выбросил остатки сахара, затем взял коробку с мухами, выпустил пленниц и выкинул коробку в окно, после чего закрыл окно и сел на кровать. Все это удивило меня, и я спросил:

— Разве вы больше не будете разводить мух?

— Нет,— ответил он,— вся эта дрянь мне надоела!

Вот поразительный тип! Хотелось бы мне разобраться в складе его ума или же постичь причину его внезапных перемен... Стойте! Разгадка, кажется, уже найдена,— если-бы только узнать, почему его били конвульсии з полдень и при заходе солнца. Неужели солнце в определенные периоды дурно или, вернее, возбуждающе влияет на некоторые натуры, подобно луне? Посмотрим!

ТЕЛЕГРАММА СЬЮАРДА, ЛОНДОН, ВАН ХЕЛСИНГУ, АМСТЕРДАМ

 4 сентября,.

 Пациентке сегодня значительно лучше.

ТЕЛЕГРАММА СЬЮАРДА, ЛОНДОН, ВАН ХЕЛСИНГУ, АМСТЕРДАМ

 5 сентября.

 Пациентке гораздо лучше. Хороший аппетит, спокойный сон. Весела. Румянец возвращается.

ТЕЛЕГРАММА СЬЮАРДА, ЛОНДОН, ВАН ХЕЛСИНГУ, АМСТЕРДАМ

6 сентября.

Ужасная перемена к худшему. Приезжайте немедленно. Я не стану телеграфировать Холмвуду, пока не увижусь с вами.

Глава X

 ПИСЬМО ДОКТОРА СЬЮАРДА

ДОСТОПОЧТЕННОМУ АРТУРУ ХОЛМВУДУ

6 сентября.

 Мой дорогой Арт!