Граф Дракула, вампир (сборник)

Мои сегодняшние новости не особенно хороши. Нынешним утром Люси выглядела заметно осунувшейся. С одной стороны, это оказалось неплохо, а именно: испуганная видом Люси, миссис Вестенра обратилась ко мне за советом. Я воспользовался этим и сказал, что Ван Хелсинг, мой старый, учитель, знаменитый диагност, как раз приезжает ко мне в гости. и я совместно с ним займусь здоровьем ее дочери. Так что теперь мы можем свободно действовать, не возбуждая ее подозрений, что, при ее болезни, могло бы вызвать ее смерть. Нас окружают трудности, всех нас, дорогой друг, но с Божьей помощью мы их преодолеем, а для Люси, при ее болезни, это было бы гибельным. Если случится что-нибудь непредвиденное, я сейчас же напишу вам, так что мое молчание примите как знак; того, что все в порядке и что я жду новостей. В спешке вечно ваш,

Джон Сьюард.

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

7 сентября.

Ван Хелсинг приехал снова. Прежде всего он спросил, сообщил ли я Артуру все симптомы болезни Люси. Я ответил отрицательно:

— Я ждал, пока не увижусь с вами, как и сообщал в телеграмме. Я только написал ему, что вы прибываете, поскольку мисс Вестенра нездоровится, и что в случае необходимости я дам ему знать.

— Правильно, мой друг,— сказал Ван Хелсинг,— очень правильно! Лучше, чтобы он пока не знал; возможно, он и никогда не узнает. Я молюсь об этом, но, если понадобится, он узнает все. И, дорогой Джон, позвольте предостеречь вас. Вы имеете дело с безумцами. Все люди безумны на тот или иной манер, и как вы поступаете со своими безумцами, так поступайте и с остальным Божьим миром. Вы ведь не говорите, что у вас на уме. Значит, вы храните знания в подобающем месте, там, где они могут пребывать, набирать силу и давать приплод. То, что мы знаем, нам до времени придется хранить здесь и здесь.— Сначала он прикоснулся к моим сердцу и лбу, а потом к своим.— Сейчас я придержу мои соображения при себе, а позже изложу их вам.

— Почему же не теперь? — спросил я.— Это может принести пользу: мы бы пришли к какому-нибудь заключению.

Он остановился, взглянул на меня и сказал:

— Друт мой Джон, когда зерно еще только растет и не успело созреть, когда оно еще полно-далеком матери-земли и солнце не разукрасило его своей золотой краской, то и тогда хороший хозяин сорвет колос, потрет его в грубых руках, вы-

бросит зеленую мякину и скажет: «Взгляни! Это хорошее зерно, и, когда приспеет время, оно даст добрый урожай».

Я признался, что не понял иносказания. Вместо ответа он приблизился, взял меня за ухо, шутя подергал, точь-в-точь как когда-то на занятиях, и сказал:

— Хороший хозяин говорит так, когда знает, но не раньше. Однако вы не увидите, как хороший хозяин выкапывает посеянное, чтобы посмотреть, прорастает ли оно; это занятие для детей, которые играют в крестьян, а не для настоящих крестьян. Теперь понятно, дорогой Джон? Я посеял зерно, и природа принялась его взращивать; есть надежда, что оно вырастет; а я подожду, пока колос начнет наливаться.

Он прервался, воочию убедившись, что я понял. Потом продолжил, причем очень торжественно:

— Вы всегда были старательным учеником, и ваш книжный шкаф был полон. Вы были только учеником, а теперь вы — мэтр, но, надеюсь, вы не изменили доброй привычке. Помните, друг, знания надежнее памяти, и нам не следует полагаться на то, что слабее. Даже если у вас не было соответствующей практики, поверьте мне, случай с Люси, может быть,— обратите внимание, я говорю, может быть,— явится одним из наиболее интересных в мировой медицине. Записывайте дальнейший ход болезни самым тщательным образом. Незначительных деталей здесь нет. Советую фиксировать даже сомнения и догадки, Потом, возможно, вам будет интересно посмотреть, правильно ли вы угадали. Мы учимся не на успехах, а на неудачах!

Когда я описывал симптомы болезни Люси — те же, что и прежде, но нам куда более заметные,— он помрачнел, но ничего не сказал. С собой у него была сумка со множеством инструментов и снадобий, «ужасными пожитками нашего благодетельного ремесла», как он назвал на одном занятии снаряжение мастера врачебного дела.

Когда мы пришли, миссис Вестенра вышла тотчас же к нам навстречу. Она была встревожена, но не до такой степени, как я ожидал. Природа, будучи в благодетельном настроении, заставила смерть таить в себе самой противоядие против собственных ужасов. Теперь, когда любое потрясение могло оказаться роковым, так получилось, что по той или иной причине все, не касавшееся ее лично,— даже ужасная перемена в дочери, к которой она была столь привязана,— казалось, не доходило до нее. Словно бы Госпожа Природа обернула отчужденное тело в нечувствительную ткань, предохраняющую от повреждений, которые иначе появились бы при непосредственном соприкосновении. Если эта забота о себе предустановлена, нам не следует опрометчиво обвинять кого-либо в пороке эгоизма, потому что в данном случае причины могут быть куда глубже, чем мы себе представляем.