Граф Калиостро

В сводчатом низком покое, окнами на Неву, свалены на скамьи трости, шляпы, плащи. Кривцов оправил помятые букли и опоясался белым кожаным передником, каменщицким запоном. Натянул лосиные перчатки до локтей и перекинул через грудь золоченый масонский знак – шестиугольную звезду на голубой ленте.

Набросив на плечи черный долгий плащ, подобный монашеской мантии, бакалавр из прихожей ступил в темное зало.

Золоченая звезда позванивает на ходу… Слышны издали торжественные вздохи органа, грустный звон арфы. Кривцов стал на колени у высоких дверей, постучал робко.

– Кто там? – позвал из тьмы голос сильный, как будто голос самой музыки.

– Брат-странник, – ответил Кривцов словами масонского пароля.

– Многопочтенный кавалер, откуда ты пришел?

– Из Иерусалима.

– Где ты проходил?

– Назаретом.

– Кто тебя водил?

– Рафаил.

– Какого ты колена?

– Иудина.

– Іnrі! – вскрикнули многие голоса за дверями, а один голос позвал грозно и сильно:

– Войди, кавалер, в братство Креста, орошенного розовой кровью.

Звучная волна органа хлынула бакалавру в лицо. Его ослепило блистание свеч, теснота пудреных голов, сквозящих белым дымом.

На бархатной черной завесе в глубине залы горит алым огнем Златорозовый Крест. А под ним вьется огненная надпись:

Fraternitas Rosae Crucis.[4]

Семисвечники, окутанные черным флером, ровно пылают по четырем краям масонского ковра.

Бакалавр сел на скамью у входа. Вдалеке, в отблесках свечей, склоняется над столом лицо великого розенкрейцера, господина Елагина.

Кто-то мягко тронул Кривцова за локоть. Рядом с бакалавром сидит на скамье Николай Иванович Новиков, типографщик, держащий книжную свою лавку в Москве, у Воскресенских ворот. Над пристальными, добрыми глазами типографщика нависли косые мешки век. Брат Новиков всегда найдет добрую шутку для младшего брата-каменщика:

– Не оробел ли, душа моя? – протянул Новиков руку. Из-под мантии мелькнул поношенный коричневый кафтан.

Бакалавр учтиво пожал белую полную ладонь московского типографщика, высочайших степеней розенкрейцера, брата-sacerdos[5], который носит в ложе великое и страшное имя Collovion.

– А я полагал, многопочтенный брат Collovion, что вы в Москве обретаетесь.

– Пребывал там, душа моя, да меня сюда вызвали: Калиостра смотреть.

Тут ударил три раза костяной молоток, говор умолк, и все поднялись со скамей.

Елагин стоял, оперев ладони о стол. Чуть тряслась пудреная голова великого мастера:

– Кавалеры и рыцари, Пеликан начертан на нашем щите, Пеликан, кормящий кровью детенышей. Вступая сюда, мы клянемся даже и тень свою посвятить ордену – отдадимся же кровью и тенью, телом и духом Златорозовому Кресту.

Невидимый орган прихлынул глубоким приливом, грянули колоннады металла.

Ярко загорелся алый крест на черной завесе. Все пели, подняв к алому Кресту головы:

Взвейтесь сердцами
Выше всех звезд,
Блещет пред нами
Златорозовый Крест…

Московский типографщик пел, сжав кулаки, с расширенными ноздрями. По его крутому лысеющему лбу катил крупный пот.

От восковых огней, пения, запаха вощины, сукна камзолов и пудры бакалавру стало душно. Дрожащий орган изливал еще утихающее дыханье, когда распахнулись двери из темной залы и, предшествуемый двум братьям со светильниками, вступил в храм граф Феникс, кавалер де Калиостро, в красном кафтане, в желтых чулках с красными запятыми.

За ним, как белое видение, выплыла из тьмы Санта-Кроче. На пороге запнулась, отвела с виска темную прядь. Братья со светильниками провели графиню к круглому столу, против бакалавра. Санта-Кроче шла через зало, не поднимая глаз, едва касаясь паркета. По ее лицу, по опущенным шелковистым ресницам ходили отсветы огней.

– Прекрасная госпожа, – прошептал бакалавр.

– Отменна, не спорю, – шепотом подтвердил Новиков. – А вот Феникс сей вовсе не авантажен.

Калиостро остался у дверей. Он точно растерялся от блеска, тесноты, жара. Громадная тень пала за ним черным горбом. И вдруг со всех ног кинулся он в глубину залы, к креслу Елагина. Стремительно сел на колени, закачался как китайский божок, ударяя в грудь кулаком.

– Встаньте, странствующий рыцарь, – с явной досадой сказал Елагин, протянув графу через стол старческую руку. – Не подобают мне почести ваши. Прошу вас приступать к делу.

Калиостро поднялся, утер красным платком жирный затылок. Его сивый парик сбился вбок.

Бакалавр без стеснения разглядывал приземистую фигуру мага в натопорщенном фрамбуазе, точно бы с чужого плеча.

И почему-то застыдился бакалавр, что все так восторженно пели молитву, что гудит еще металлическая пещера органа, а в храме бегает, стучит красными каблуками этот плешивый граф, похожий на комедийного педриллу.

Калиостро быстро обходил братьев. Кланялся, приседал, на красной спине морщилась складка, шпажонка прыгала, как железный хвост. С лица графа не сбегала насмешливая трусливая улыбка. Она приподымала ему припухлую губу, обнажая острые мышьи зубы.

Калиостро поздоровался и с Кривцовым: точно встряхнул перед ним нестройными сиплыми струнами, обдав изо рта гнилью желудка.