Граф Калиостро

   -- Ну, ну. Нынче я сам к вам буду... Может, и сии реторты бурлящие -- тоже Калиостровы шутки, однако пиши:

    "А сам философский камень, видом гибкий, красный, пахнет морской солью и по свидетельству господина Прелати Алхимика, -- хрупкий".

   Кривцов обмакнул в чернильницу перо, глянул на серый лист и дрогнул.

   Под словами "А сам философский камень" его же рукой в строку раз десять написано: "Феличиани, Феличиани, Феличиани"...

   -- Ахти, беда.

   -- Что еще?

   -- Да чернильных шлепков на лист нагвоздал, уж я табличку сию зачеркну, а вы, сударь, Абрагамово означение -- извольте не гневаться -- повторите.

   -- Экая ты, брат, неловкая попадья... Ну вновь пиши. "Ходит, ходит Феличиани", -- заскрипел пером бакалавр. До ночи слышен в кабинете диктующий старческий голос, скрипит перо и шелестят бумаги. Дворецкий Африкан, белый, в пушистой седине, моргая белыми ресницами, как ослепшая птица, неслышно войдет и легонько стукнет огнивом, высекая огонь над высокой жирандолью.

   -- Глаза себе, о сударь мой, слепите, -- скажет древний дворецкий, низко кланяясь сухопарой канцелярской спине.

   -- Поди, дед, поди: тебе на боковую пора.

   И уже потрескивают нагоревшие свечи, а в окне, за темными пустотами Невы, мигает тусклый фонарь над корабельной дамбой, когда застучат на лестнице красные каблуки графа Феникса.

   Со сна граф кашляет и говорит хрипло. Всклокочена лысая голова, черными вихрями стоят волосы по краям лба, лицо одутловато и заспанно. Точно в римскую тогу, кутается граф в свой черный китайчатый балахон, прожженный бурыми пятнами алхимических жидкостей. Его желтый с красными запятыми чулок полуспущен. Сидя в креслах, он качает стоптанной туфлей, поеживает плечами и сердито зевает со звуком сиплым, собачьим.

   -- Исполнено ли задание мое?

   -- Прошу обождать, граф, -- канцлер подымает очки на лоб. -- Мой секретарь по случайности плеснул чернилами на лист, вам нужный.

   Но Кривцов уже подает графу исписанные листы. Калиостро близоруко подносит их к глазам:

   -- Однако французские обозначения тут неразборчивы, -- говорит он, шевеля густыми бровями так строго, что бакалавр тревожится: "А ну как приметит имя ее под сими мараньями?"

   Но граф только фыркает и спешно свертывает листы в трубку.

   -- В подвал, signore, в подвал!

ГОСПОЖА ИЗ ДОРОЖНОГО СУНДУКА

Различные шутки, загадки, древние

агюфогсмы и Епиктитово нравоучение.

Заголовок в письмовнике Курганова

   Багровеют угли под навесом кузнечного горна. Закоптели балки над неугасаемой свечой, пирамидой желтого воска, какую ставят на сорокауст в церквах, в поминовенье усопших.

   В багровом сумраке поблескивают на дощатом столе стеклянные реторты в трехногих таганах. Пыточным колесом тычется из угла диск неуклюжей электрической машины. Колбы, причудливые щипцы, медные стопки расставлены на полках. Алхимический кабинет канцлера похож на аптеку и на подземную тюрьму. Металлически-кисло пахнут составы, тихо кипящие на огне. Воздух сухой и душный.

   Бакалавр, повесив на крюк кафтан, засучив рукава рубахи, налегает крепко на поддувало.

   Загудело. Струя огня пробежала по углям. Блеснули выпуклые бока склянок. Красновато озаренное лицо Елагина, -- лоб собран в морщины, в багровых отблесках круги очков, -- склонилось из тьмы к волшебным составам.

   -- Кипят... -- шепчет канцлер торжественно.

   В отсветах огня и скуластое лицо Калиостро, глаза сощурены в косые щелины. Отсвечивают волоски на пухлых руках. Перстень мага горит тяжко и сильно, как красный глаз зверя...

   -- Кавалер и брат, -- шепчет Елагин. -- Почему ты, показавший нам в один миг столько золота, добываешь его теперь в столь многих трудах?

   -- Для того, мой рыцарь, чтобы и вас научить тайне деланья золота... Однако сегодня я зван на куртаг к князю Потемкину -- пора начинать... Но, мой рыцарь, -- для троих тут тесно.

   -- Иду, иду... Да благословит Великий Строитель Вселенной труд искателя философского камня...

   -- Аминь. Прощайте, рыцарь, до утра...

   Кривцов остается с магом с глазу на глаз. В душном подвале они еще не сказали друг другу ни слова. Великий маг, чудной кавалер в китайчатом черном халате, ставит сорокаустную свечу на стол. В ее неверном свете выступает пасмурное лицо мага, полузакрыты его глаза. Молча посапывая, он пересыпает, взвешивает на аптекарских весах, мешает многие свои порошки, от которых разливается в сухом воздуха сладковатый и горький запах корицы, миндаля и вербены. Тяжелеет голова бакалавра.

   Плавно колышатся черные рукава Калиострова балахона. Маг щелкает табакеркой, чихает, фыркая по-кошачьи, пишет свинцовым карандашом, толчет. Звякают медные гирьки весов. Маг бормочет невнятно, маг заклинает...

   От плавного колыхания его черных крыл мелькают в глазах бакалавра огненные змейки, Саламандры... "Саламандры, саламандры", -- жмурится бакалавр.

   -- Огня! -- сипло командуете маг. -- Сильнее, огня!

   Его багровое лицо склонилось над тигелем. Бурлят и брызгают кипящие составы. Из узких горлышек выкидывает пар.

   -- Довольно, я буду сливать.