Граф Калиостро

   В овальном зеркале наклонно отражается Бриллиантовая зала, яшмовые столики, малахитовый простенок, часы "Золотой Гермес" на мраморной колонке и свежее лицо государыни в белом облаке пудреных волос.

   Государыня оправила на груди красную ленту с алмазными знаками императорских орденов и лукаво посмотрела через плечо на светлейшего князя Потемкина.

   Высокого роста, тяжелый, с ненапудренной темной головой, князь стоял за ее туалетом, заложив руки под фалды белоснежного дородорового кафтана. Князь поворчал хмуро, с хрипцой.

   -- Андрея Первозванного повыше бы, матушка, наколоть.

   В зеркале, за белым плечом императрицы, мелькнуло его оливковое, твердо сбитое лицо с горбатым носом, с двойным подбородком, лицо хмурого римского сенатора. Заерошены широкие брови, как черные соболя. Глаза поставлены близко, по-птичьи. Один глаз -- серый, холодного блеска, а в другом, с бельмом, -- странно и тускло отражаются свечи, как в затянутом глазу мертвеца.

   -- Не грызи, сделай милость, ваша светлость, ногтей: кабинет мне засоришь, -- усмехнулась Екатерина. -- Сказывай дальше прожект твой... Токмо время ли, князь, с добрым ветром приветствовать турецкого султана салют пушек российских?

   Потемкин круто повернулся, как блистающий белый столб. Упрямо стукнул кулаком о ладонь, брови -- черные соболя -- разлетелись.

   -- Время не время, а войны не миновать. Крым должен быть в пределах российских. Ужо, заерошит Стамбулу бороду северный Орел... В Царьграде положено быть твоей резиденции, государыня.

   -- Далече, ваша светлость, летаешь. Один глаз, а смотри, куда смотрит... Завтрева поговорим.

   Став на одно колено, Потемкин поцеловал продолговатую ладонь Екатерины.

   -- Величие Империи Российской должно быть равным светлому величеству твоему.

   -- Встань, князь-льстец. Да помилюй Бог, ногтей не грызи... Разгрызся... Али в несносной скуке имешь быть обретаться?

   -- Подходит, матушка, сия мрачность и бездельность моя, запрусь, в халат грязный влезу, да зачну небритый, нечесаный каноны Спасителю сочинять.

   -- Что, князь, али госпожа Санта-Кроче огорчила, ласкательства ваши отвергнуть изволив?

   Серый глаз князя блеснул удивленно.

   -- Как, и о сем уже ведомо?

   -- О вас, старий друг, мне все ведомо. Волочилась ваша светлость за сей авантюркой?

   -- Точно, поволочился, да она, как рыба мороженая, как лед, а то кукла, только и есть: "О, mio carissimo..." А кавалер Калиостр ею явно торгует. Гнала бы ты сего лысого демонологии учителя отседова прочь.

   -- Вигоню, обожди... А тебе совет, в затрапезный халат не влезать: перья от безделья, князь-орел, полиняют. А лети-ка ты, Гришенька-Одноглазка, обозреть страны те полуденные, да...

   Государыня вдруг обернулась, живо хлопнула камер-юнгферу по руке:

   -- Прошу, мой девушек, убрать свежую розу, иссохнут... Я жаркая: в пять минут цветок на мне вянет... Ну, где же корона?

   Вспыхнула белым огнем маленькая бриллиантовая корона на голове императрицы.

   До Бриллиантового кабинета, до Бронзового кабинета, до Кабинета цвета табакерки доносится из аванзал глубокий и торжественный гул придворной толпы. Сегодня Ее Величество принимает посла Его Всехристианнейшего Величества французского короля и при дворе объявлен съезд на baise-maine.

   Потемкин сильно распахнул двери красного дерева, украшенные бронзовыми щитами, кадуцеями и головами Медузы. Кавалергарды в блистающих броссарах -- налокотниках, в серебряных шишаках, с бело-синими опереньями, перезвякнув палашами, отдали императрице салют.

   Меж шпалер рослых конногвардейцев в серебряных кирасах, поверх которых накинуты супервейсы красного бархата с серебряными орлами, шла медленно государыня к парадным залам. Перед императрицей торжественно шествовали кавалеры двора в коротких бархатных плащах, застегнутых у плеч изумрудными аграфами. Государыня по пути вынула из кармана янтарную коробочку и налепила забытую бархатную мушку, у ямки, на щеке.

   Гофмаршал в кафтане белого бархата с золотыми травами махнул рукой, прошипел:

   -- Ш-ш-ш-ш...

   Заволновались белые облака голов, зеленые, палевые, оранжевые, персиковые пятна кафтанов, точно волна теплого ветра обдала лицо государыни, -- с тихим шумом склонились все в глубоком поклоне. С хор грянула кантата:

   Везде твои орлы, монархиня, парят.

   Везде твой гром гремит и молнии горят...

   Французский посол, смуглый маленький человечек в кафтане небесно-голубого цвета, двинулся государыне навстречу. Он смело поднял голову, начал заготовленную речь:

   -- Le roi mon maitre... [Король, мой повелитель (фр.)]

   И смешался, бледнея: блистательная императрица, сияющий мрамор, властно и пронзительно-холодно смотрела на него.

   -- Le roi mon maitre, le roi mon maitre, -- растерянно бормотал француз.

   -- Il est des mes amis [И мой друг (фр.)],-- улыбнулась Екатерина. Сияющий мрамор ожил, она протянула послу руку.

   Запели валторны, кларнеты, фаготы. Ее Величество об руку с генеральс-адъютантом открыла бал менуэтом а lа Reine.