Граф Калиостро

   Шершнев зашагал против толпы, за ним Кривцов. На них оглядывались, от них отскакивали, они наступали на многие башмаки, чуть не опрокинули у самого выхода горящий канделябр. Старик кофешенк, свесив голову, сверху смотрел, как они бегут вниз по лестнице:

   -- Животы, что ль, у молодых людей прохватило?

   Громоздятся у дворцового въезда семистекольные золоченые кареты, берлины, рындваны. Кричат гайдуки, бичи хлопают, как пистолетные выстрелы... А под сырыми деревьями Летнего сада -- безлюдье, тишина, тьма. Едва светится желтоватая полоска неба над Невой. У отлогого берега спит одинокая барка высокой тенью.

   -- На шпагах с молочным братцем биться восхотел, из-за девки! -- размахивал руками Шершнев. -- Бесстыжая твоя рожа, франкмасон, Каин.

   -- Никита, да я...

   -- Молчи! Еще в Москве в бытность нашу в школе университетской примечено мною, что ты скрытный хитрец, книжник сопливый, я тебя проучу!

   -- Опомнись, -- уговаривал друга бакалавр, -- не желал я обидеть, но почто ты бранью обнес госпожу?

   -- Молчать! Пустил подлеца, да в кусты! Нет, изволь отвечать по правилам французскаго артикула о чести: в позицью!

   Мгновенно сверкнула гибкая дуга шпаги. Клинок пронзительно засвистал у лица, у груди бакалавра. Шершнев наступает, выкрикивая:

   -- Prima -- Secunda -- Tertia!

   Кривцов отбежал, выхватил шпагу. Наотмашь отбил удар. Зазвякала, зачиркала сталь. В темноту посыпались искры. Противники дышали сквозь ноздри, подпрыгивали, присаживались, отбегали, как кошки, и сходились, заложив одну руку за спину...

   Клинок Кривцова вдруг устремился во что-то мягкое, податливое.

   -- Хр -- хр -- хр -- по-собачьи закашлял Шершнев. Кривцов дернул шпагу назад На руку обильно полилось

   что-то теплое.

   -- Никита! -- бросился Кривцов к другу.

   Тот медленно опускался в траву, точно пробовал, где удобнее сесть, ловил воздух руками:

   -- Убил ты меня, -- прохрипел Шершнев, -- убил, брат Андр...

   И пал в траву, на живот, подогнув руку вверх горстью.

   Все стихло. Сквозь темные листья страшно смотрела бледная полоса неба, страшен стал гул каретных колес у дворца, крики гайдуков, хохот форейторов.

   Сырые шаги послышались на аллее.

   Кривцов широкими прыжками, как заяц, над которым уже трубят рога доезжачих, кинулся к набережной. Загнутый крюк косицы хлещет по щекам. "Трус, трус -- брата бросил", -- но слышался гул страшной погони, свист арапника.

   Огненные дворцовые окна, семистекольные кареты, форейторы, громоздкие берлины, полосатая будки, часовые, барки, весь Санкт-Петербург, вся Империя погналась за ним.

   А во дворце менуэты сменялись гавотами, англэзами, грациозным танцем экосез и чинным гросс-фатером.

   Дамы, обмахиваясь павлиньими веерами, поглядывая в нагретое восковым огнем зало, рассаживались вдоль штофных стен под зеркалами. Дамы видели, как иностранец в черном кафтане подвел за руку к генеральс-адъютанту прекрасную и нежную госпожу, окутанную волнами белого флера, в любопытном парижском уборе, -- расцветающая приятность.

   Ланской освежал лицо у открытого окна. Он смотрел на темные кущи дерев Летнего сада. Пустым невским берегом стремглав пробежал человек.

   -- Не вор ли? -- подумал Ланской. И тут за его спиной кавалер в черном кафтане сказать сипло и вкрадчиво:

   -- Добрый вечер, господин генерал, поклонись же, графиня.

   Ланской тревожно метнул горячими глазами:

   -- Господин де Калиостр, что вам надобно от меня? И как проникли вы во дворец?

   -- О, ради одного вас, -- поклонился Калиостро, хлестнув сивыми буклями по ладоням Ланского. Тот брезгливо отдернул руку.

   -- Вы непристойно преследуете меня, господин Калиостр.

   -- Клянусь Мадонной, не я, а она... Подойди же ближе, графиня.

   Калиостро потянул за руку Санта-Кроче, графиня вздохнула, обдала Ланского теплым дыханьем, прошептала жеманно и страстно:

   -- О, mio carissimo...

   -- Графиня, граф, прошу вас отойти, ваши любезности мне докучливы.

   -- Господин генерал, но вы не отказываетесь от любви прекрасной дамы?.. Клянусь, она будет вашей, если вы добьетесь у государыни позволения открыть в Империи заводы для делания золота...

   Граф Феникс смотрел на Ланского в упор тяжелым, злым взглядом:

   -- Я готов передать вам, господин генерал, секрет делания золота. Соглашайтесь, Ланской, соглашайтесь...

   И тут из глубины залы, от карточных столов послышался зовущий голос Екатерины:

   -- Александр Дмитриевич, где вы? Пойдите, батюшка, сюда, а то мы в фараоне вовсе несчастливы.

   Граф Феникс съежился, глаза погасли. Ланской провел ладонью по лицу:

   -- Что вы болтаете, Калиостр, как смеете вы болтать, плут, ярмарочный обманщик.

   Эти слова Ланской слышал утром от государыни.

   -- Как смеешь ты, заезжий лысый черт, шептать мне низкие твои прожекты?

   Ланской так прикрикнул на графа, что дамы остановили махание павлиньих вееров, повернули головы:

   -- Всесветный плут, маг лжи, тут не надобны твои фокусы, -- прочь!

   Тощие, высохшие от ветхости красавицы прошлого царствования, сидевшие, как нарумяненные мумии, у зеркальных простенков, наклонили друг к другу свои мудреные кауфюры, заговорили все разом:

   -- Фаворит-то, сударыньки, фаворит... Самого Калиостро осрамил.