Граф, Мак и Стром

Что делать?

Придти в театр и попроситься на роль? А где рекомендации от Гильдии актеров? Без них вы даже «кушать подано» не сыграете.

Выступать на улицах, давая представления? Ну да, пока вас не поймает Гильдия уличных актеров.

Сделать куклы-марионетки и выступать с ними? Никто, кроме членов Гильдии марионеточников не смеет показывать зрителям выступления с куклами.

Играть на гитаре? Гильдия уличных музыкантов против.

Рассказывать сказки, легенды, побасенки и анекдоты? Гильдия сказителей очень недовольна.

Актерское ремесло, кормившее, хотя и нерегулярно, на нашей старой Земле, здесь не помогало Виктору нисколько.

Так что же делать?

Воровать? Пока не попадетесь в лапы Гильдии воров.

Просить милостыню? А разрешение от Гильдии нищих у вас есть?

Виктору пришлось творчески соединять все возможности для добычи… нет-нет, не капитала, всего лишь средств к существованию. Он был и актером и сказителем и музыкантом. В среднем два раза из трех ему удавалось собрать в шляпу, когда-то украденную у богатого пьянчуги, небольшую горсточку медяков. На третий раз его обычно ловили и били. А потом бросали в тюрьму. Где, впрочем, тоже долго не держали: бродяжничество преступлением не считалось, а на каторгу его преступления не тянули.

На третий месяц такой жизни Виктор начал пить.

* * *

Ох-хо-хо… Опять, что ли, поймали гильдейские? Да нет, вроде бы: откуда у него тогда взялись деньги на выпивку? Проклятое пойло. Если вы думаете, что в средневековье нельзя было напиться, потому что не знали крепких напитков, то вам никогда не попадался мардианский лимонный кишковорот. Который мозги выбивает не золотым слитком, завернутым в ломтик лимона, а банальным кирпичом. Хоть и в лимонном ломтике.

Виктор честно попытался вспомнить, что же вчера такое было, но кроме стойкого вкуса лимонной отравы, которую подавали в трактире, он не помнил ничего.

Непонятность ситуации, отягощенная головной болью, начала настораживать. За что же тогда его сюда закинули? Да еще и связав руки, чего не делали во время всех предыдущих заключений.

Ответ не замедлил прийти, в лице плечистого стражника с алебардой в руках. Он залязгал ключами, отпирая замок:

— Вставай, — толкнул он Виктора торцом древка, — Сегодня тебе повезло, тиссемли.

Кривоватая ухмылка откровенно не радовала и заставляла усомниться в постигшем Виктора везении.

— Куда меня? — с трудом встав, спросил он.

— Вперед, — стражник взмахнул оружием.

Вперед так вперед. Полгода бродяжьей жизни сделали из Виктора записного фаталиста.

Они шли извилистыми коридорами, мимо пустых камер, мимо горящих на редких поворотах светильников. Желудок подавал сигналы опасности, но они плохо пробивались сквозь мардианский кишковорот. Наконец, мозг сумел их уловить и идентифицировать.

Пустые камеры… Коридоры без окон… Светильники… Это не городская тюрьма и даже не гильдейская, да и на сельский околоток не похоже. Это — подземная тюрьма дворянского замка. Господи боже, куда это я умудрился вляпаться?

В голове толкнулась было мысль, что он по пьяни оскорбил какого-то дворянчика, но потом эта мысль была отброшена. Нищий бродяга не мог оскорбить дворянина просто по определению, как не может оскорбить уличная шавка: слишком разные уровни.

Они поднялись по ступеням вверх, долго шли каким-то узким извилистым коридором, пока стражник внезапно не остановился у низкой двери и, распахнув ее, не втолкнул Виктора в просторный, по крайней мере, по сравнению с тюремной камерой, зал.

Узкие стрельчатые окна с витражами, в красно-бурых тонах. Возвышение, на котором стоял деревянный трон.

На троне сидел человек.

Вбитые сапогами и кулаками рефлексы сословного общества заработали, выдавая информацию.

Возвышение — на три ладони. Перед ним — герцог.

Трон — самовластный правитель. То есть сейчас Виктор находился в герцогстве, правителем которого был вот этот самый мужчина.

Худой, с острым лицом, похожий на отощавшего ястреба, в черном бархатном камзоле, на груди — массивная золотая цепь. Колючий взгляд странно светлых, почти прозрачных глаз, длинные прямые волосы цвета лежалого снега, то ли седой, то ли такой светлый…

Желудок задергался в панике.

Герцог наклонил голову, внимательно рассматривая стоящего перед ним нищего тиссемли.

— Вчера, — неожиданно произнес герцог, — ты напился. Пьяный тиссемли — не такое уж частое зрелище на моей земле, поэтому за тобой решил проследить один из моих шпионов. Во хмелю ты произнес очень интересные слова…

Неужели все-таки оскорбление? Дворяне — одно, а правитель — совсем другое… Но как можно было оскорбить того, чьего ты и имени-то не знаешь и уж точно до сегодняшнего утра — кстати, а сейчас утро? — не подозревал о его существовании.