Граф, Мак и Стром

Вышел Уткин обратно на крыльцо, на петлюровцев посмотрел, которые в этот момент в ворота въезжали. Проклял и любопытство свое и старичка-провокатора и рукой к поясу потянулся.

— Эй, мужики, — крикнул он, — А красноармейцев не видали?

И когда потянулись петлюровцы руками к затылкам — бросил в них чугунный шарик французской осколочной гранаты.

Ахнул взрыв, только Петька уже обратно в домик влетел. Дверь захлопнул и лавкой подпер.

И понял, что влип.

Петлюровцам к нему, понятно, не подобраться: сзади и с боков — забор да кусты колючие, а спереди — он, красноармеец Уткин, из карабина сквозь щель оконную целится.

Да только и ему не выбраться: сзади и с боков — кусты колючие да забор, а спереди петлюровцы. Злые неимоверно, наверное за тех троих, что Петька гранатой подорвал, расстроились.

Тут и началась потеха.

6

Петлюровцы от ворот по домику стреляют, вперед бросится боятся: всего пятеро их осталось, одного-то Петька точно положит, да к тому же кто его знает, вдруг у краснюка еще гранаты припасены.

Припасены, как не припасти. Целых две штуки еще осталось. Одну, по расчетам бойца — на случай, если петлюровцы все-таки кинутся на штурм, а вторую… Если другого выхода не останется.

Как глупо все получилось!

И петлюровцы и Уткин ждали подкрепления: не могли же их товарищи спокойно прослушать грохот взрыва и треск винтовочных выстрелов.

Оказалось, могли.

Могли, потому что вокруг бойцов четвертой роты и оставшихся бандитов винтовочных выстрелов и так было хоть отбавляй.

Банда как раз на станцию поехала.

Притихли петлюровцы у ворот, то ли совещаются, то ли пакость какую задумали. Только лошади, в телеги запряженные, тревожно ушами прядают, да на дымок косятся.

Дымок?

Тут и Уткин дым почувствовал, в горячке перестрелки не замеченный.

То ли петлюровцы домик поджечь сумели — подкрались сбоку, да солому горящую подбросили — то ли одна из пуль искру выбила и сено на чердаке подожгла — а дни стояли жаркие, стены прокалило на солнце, много ли огня надо? — да только понял Петька, что жить ему осталось совсем даже немного. И помирать ему предстоит самой поганой смертью, заживо гореть, как Жанне д'Арк. Хоть под пули бросайся.

А дым все гуще и гуще… А огонь на крыше уже не трещит а ревет…

А петлюровцы что-то кричат радостно и в домик стреляют.

А в ответ-то и не больно постреляешь. Вышли патроны, все как один.

Петька пошарил, конечно, по карманам штанов да гимнастерки, вот только патроны — не конфеты и случайно заваляться ну никак не могли.

Один пистолет и остался. Браунинг карманный, с четырьмя патронами. И две гранаты.

Оттащил боец лавку от двери и встал сбоку: в одной руке пистолет, в другой — граната. Только и осталось, что прикинуть, успеет ли он гранату добросить прежде чем его застрелят. Хоть бы еще парочку с собой на тот свет прихватить…

Да только человек предполагает, а бог, как известно, располагает.

7

Добрался огонь, сено чердачное истребляющий, до схороненной в самом дальнем углу шкатулки. Ничего необычного, черное лакированное дерево, вспыхнуло, сгорая, как и обычное осиновое полено.

Да вот только лежало в той шкатулке необычное.

Маленькая костяная статуэтка толстого смеющегося человечка, залитая свинцом. От жара свинец потек и выпал изнутри камешек. Многогранный, полупрозрачный, пурпурно-зеленого оттенка.

Лизнул огонь этот камушек.

Тут и грохнуло.

8

Осторожно поднял Уткин голову. Жив. Даже, надо признать, здоров. Хотя в первый момент показалось, что все, хана, отвоевался. Померещилось, что петлюровцы гранату швырнули, так все вокруг тряхнуло, даже все внутренности содрогнулись.

Выглянул Петька в окошко.

Потер глаза.

Еще раз выглянул.

Еще раз потер глаза.

Снова выглянул.

Ущипнул себя за ляжку, аж взвыл.

Выглянул.

Медленно открыл дверь и вышел на крыльцо.

Случалось ему во время войны с таким явлением сталкиваться: пейзаж тот, а дома памятного — нет, одни головешки кучей.

А здесь все наоборот: дом тот, а пейзаж — не тот.

Когда Уткин в домик заскакивал, от петлюровцев спасаясь, вокруг был лес. И дорожка.

А сейчас стоял домик на вершине круглого холма, посреди равнины и ближайший лесок виднелся аж верстах в трех.

И было вокруг так тихо, только ветерок облизывал лицо, да пели высоко-высоко в ослепительно-голубом небе птицы. Как будто и нет войны. Трава изумрудная еле шевелится под ветерком, солнце светит, тепло-тепло, но не печет. И по дороге, что вьется в отдалении, отряд конников скачет, сабель так с десяток.

Сжал красноармеец было гранату, живьем, мол, не дамся, да остановился. Что-то непонятное произошло вокруг, куда лес делся — неизвестно, где он, Петька, сейчас находится — непонятно, так что погодим воевать. Прежде надо рекогносцировку провести.

Одернул Уткин гимнастерку, фуражку поправил, гранату и пистолет за спину спрятал и ждет.

Чем ближе подъезжали всадники, тем больше Петьке казалось, что он смотрит какую-то фильму историческую, вроде «Трех мушкетеров», только цветную, со звуками и запахами.

Не было у конников ни красных звезд, ни золотых погон, ни висячих башлыков. Винтовок и тех не было. А вместо сабель — шпаги! Натуральные шпаги!