Граф Мирабо

Выйдя из магазина с намерением отыскать некоторых из своих парижских друзей, он встретил множество людей, видимо, желавших бежать из Парижа. В нагруженных дорогими предметами экипажах сидели женщины и дети с испуганными лицами, считавшие единственным своим спасением при возникших волнениях немедленное бегство из столицы. Мирабо узнавал многие знатные семьи, находившиеся в близких отношениях ко двору и известные своею приверженностью королевскому дому.

Однако вскоре пришло повеление из Отель-де-Виль, чтобы никто из подозреваемых в желании бежать не смел оставлять города. Всех уже тронувшихся в путь народ заставил вернуться по домам, где они должны были охраняться как заложники.

VI. Взятие Бастилии

Прах маркиза Мирабо прибыл в Париж в посланном в Аржантейль гробу лишь на следующий день, 14 июля, при почтительном и торжественном сопровождении двенадцатью лицами новой гражданской стражи.

Гроб был на время поставлен в сенях дома, где Мирабо останавливался в Париже, и отсюда уже должен был следовать по назначению. Мирабо ожидал еще прибытия своего брата, виконта де Мирабо, обещавшего приехать из Версаля для сопровождения вместе с братом тела отца.

Париж имел в этот день еще более зловещую физиономию. Уже с раннего утра замечалось тайное, на нечто необыкновенное направленное брожение масс, по-видимому, лучше организованных, чем накануне.

Мирабо, сев на одну из досок, на которых был установлен гроб, облокотился о него в глубоком раздумье, в то время как охрана гвардейской стражи, которая должна была дальше сопровождать тело, нетерпеливо прохаживалась перед дверьми, позвякивая ружьями. Это нетерпение вследствие замедления выноса тела находилось в связи с всеобщим возбуждением по поводу предстоявших сегодня событий. В городе ожидали нападения войск, а потому в ратуше комитет всю ночь изыскивал средства к сильному и победоносному противодействию. План комитета был таков: народ должен овладеть Бастилией и приобрести, таким образом, сильный, господствующий над всеми частями Парижа оборонительный пункт против наступающих войск маршала де Брольи.

Наконец появился виконт де Мирабо. Быстро войдя в дом, он, пораженный ужасом, остановился в сенях перед бросившимся ему тотчас же в глаза закрытым гробом. Мирабо продолжал сидеть, лишь молча указывая на гроб. Так провели братья несколько минут в глубоком горестном молчании, не обращаясь друг к другу ни словом, ни взглядом.

В эту минуту с улицы раздался громкий трубный сигнал, призывавший гражданскую милицию на сборные пункты в городе. В то же самое время молчавший с утра набатный колокол ратуши вновь начал свою грозную, вселяющую величайшую тревогу песню.

При этих звуках Мирабо вскочил со своего места и, быстро подойдя к двери сеней, увидал, что последний остававшийся еще на часах стражник стремглав пустился по улице.

– Все они покинули свою почетную обязанность у праха нашего отца, – печально произнес Мирабо, обращаясь к брату и протягивая ему только теперь руку для приветствия. – Они предоставляют нам самим хоронить наших мертвецов; сами же стремятся в бой в рядах своих братьев. Теперь мы совсем одиноки у тела, ибо эта улица удалена от всякого движения.

Виконт встал, слегка лишь пожимая протянутую братом руку.

– Скверный будет сегодня день в Париже, а быть может, и очень хороший! – сказал он. – Проезжая по улицам, все казалось мне готовым для решительного уличного боя. Громадные неистовые толпы народа наполняли площадь Бастилии, причем поговаривают, что Дэлонэ, славный комендант Бастилии, отклонил предъявленное ему требование передать крепость в руки города. Комитет в Отель-де-Виль послал теперь несколько отрядов этой жалкой гражданской милиции и три части нашей изменнической гвардии на приступ Бастилии со стороны Сент-Антуанских ворот.

– Оставим на сегодня политику, брат мой! – воскликнул Мирабо, печально взирая на стоявший гроб. – Меня в эту минуту занимают лишь мысли о том, как бы нам безопасно и с достоинством вырвать нашего дорогого почившего из этой кутерьмы и вывезти на большую дорогу. Колесница тут, и медлить дольше нам не следует, потому что скоро ни по одной из улиц Парижа нельзя будет безопасно двигаться. В силах ли ты, Бонифас, помочь поднять гроб на колесницу? Не считая кучера, мы здесь покинуты всем миром и должны будем все делать сами.

Виконт поглядел с некоторым замешательством, но и не без сарказма, на свое тучное тело, покачивающееся на коротких ногах, и сказал, указывая на свой полковничий мундир тулузского полка и на ордена, навешенные на груди: