Граф Мирабо

– По отношению к обыкновенному врагу, к человеку, который поклялся уничтожить монархию, не считая ее достойной для великой нации, делаемый мною в настоящую минуту шаг был бы, конечно, строго осужден; но когда говоришь с таким Мирабо, то все робкие сомнения исчезают, уступая место надежде прийти с ним к соглашению во всем, что ныне осталось еще хорошего. Действительно, господин граф, вы не всегда были нашим другом! – произнесла тихо и серьезно королева. – Правда ли, что наконец теперь мы можем причислить вас к тем немногим верным, которые хотят поддержать престол Франции? В добрый час, граф! Рассчитывайте на нас, как мы будем на вас рассчитывать. Но разве еще не поздно спасти монархию?

– Нет, ваше величество! – воскликнул Мирабо восторженно и выпрямляясь во весь рост. – Именно теперь найден для монархии источник жизни – свобода.

– Свобода? – повторила королева с испугом, но, успев тотчас побороть вырвавшееся наружу впечатление, она спокойно смотрела на него, ожидая ответа.

– Монархия, ваше величество, может быть сохранена только свободной; свобода же может существовать только монархией! – воскликнул Мирабо. – Прежде я хотел лишь народной свободы и забывал о троне. Не знаю, моя ли была в том вина… О, да, я был виновен, очень виновен! Я содействовал страданиям, вызвавшим слезы на глазах, всех осчастливливающий блеск которых никогда не должен был бы омрачаться слезами. Однако лицезрение этих страданий укрепило мое сознание и силы. Теперь я чувствую в себе исполинские силы Атласа, способного нести на своих плечах монархию, если только в грудь ее вдохнуть дыхание свободы.

– Вы говорите о наших страданиях, – тихо сказала королева, – но и вы уже страдали из-за нас! С большим удовольствием король и я заметили ваши усилия при оспаривании в национальном собрании права короля объявлять войну или мир. Прекрасные, великие слова ваши в конце концов побороли противодействие ваших и наших противников. Да, у нас теперь общие противники, граф Мирабо, и это должно бы внушить нам доверие к вам. Однако якобинцы – злые люди. Вы уже вызвали против себя уличные сцены, и даже, как я слышала, угрожают вашей жизни. Между тем вы все-таки принадлежите к ним, состоя членом собрания этих господ в старой церкви монахов-якобинцев на улице Сент-Оноре! Не будете ли вы добры объяснить мне это?

– Не долго еще, ваше величество, якобинцы захотят иметь меня среди своих членов, – спокойно отвечал Мирабо. – Но до тех пор, пока они силой не изгонят меня, я останусь среди них.

Я, конечно, редко посещаю клуб, однако необходимо изучать морские бури, если хочешь иметь счастливое плавание. Чтобы вырвать монархию из этих ураганов, необходимо ослабить якобинцев, потому что они-то рвут и терзают монархию всеми силами. Кто же захочет бороться с бурей, тот, несомненно, погибнет. С бурей не борются, а только изучают то направление, в котором можно направить свой корабль во время бури. Тогда путь будет прекраснее, а плавание легче, потому что ураган прочистит воздух и вновь откроет небесную лазурь. Вот каково мое отношение к якобинцам, ваше величество!

При этом объяснении королева не могла удержаться от легкого выражения ужаса. Она крепче скрестила руки на груди и молчала, как бы ожидая продолжения речи Мирабо.

– Говорят, что якобинцы посягают на мою жизнь, – начал вновь Мирабо после минуты робкого молчания. – Они расклеивают на улицах листки против меня, в которых клеймят меня как изменника народа. Когда с ораторской трибуны я говорил об исключительном праве короля решать вопросы о войне и мире с другими государствами, народ уже искал на Елисейских Полях деревья, на котором мог бы увидеть развевающейся мою бренную оболочку. Но я не впал в уныние и победил. Я осознал право, без которого всякая конституция – лишь пустой призрак. Во главе свободной монархии должен быть свободный монарх – живой человек, а не математическая формула. Король, теряя право решать вопросы о войне и мире, теряет вместе с тем индивидуальность свою и всего государственного строя. Конституционная монархия та, в которой и король и народ свободны! Да, ваше величество, позвольте нам учредить конституционную монархию – и престол спасен!

Он бросил пристальный, пронизывающий взгляд на королеву, стараясь прочесть ее сокровенные мысли, причем не мог, конечно, не заметить чрезвычайного волнения Марии-Антуанетты. Усиленное дыхание вздымало ее грудь. Задумчиво поникла она своей прекрасной головой; но, вдруг подняв ее, сказала:

– Вы правы, господин граф; чтобы помочь нам, необходима конституция. Будьте уверены, что король и я, если только при этом достоинство наше не подвергнется оскорблению, искренне примем такую конституцию и никогда не отнимем того, что будет с нею приобретено для блага народа. Но как нам легче и скорее достигнуть этой цели, граф? Много ли еще бурь и опасностей будет носиться над головой лучшего из монархов?

Мирабо увидел заблестевшие в ее глазах слезы. Все страсти забушевали в его сердце. На минуту прижал он руку ко лбу, чтобы опомниться, затем, овладев собою, сказал серьезно и настойчиво: