Граф Мирабо

– Эти аристократы в своем роде слишком хорошо воспитаны, чтобы дать что-либо заметить. Они могут со своим смертельным врагом танцевать элегантный менуэт, ни разу не сбившись с такта, и будут до тех пор возиться и играть со своим противником, пока не скажут себе, а иногда и ему, что, в конце концов, он тоже принадлежит к ним и с успехом мог бы носить за ними шлейф. Так высшее общество долго играло с опасной книгой Гельвециуса «Об уме», лежавшей у всех аристократок на туалетном столе, не замечая мудрого змия, извивавшегося в зеленой листве слога Гельвециуса. А кто был, собственно, разносчиком поистине дьявольских и демократических острот нашего Вольтера? Разве то не были князья и сильные мира в Европе, первые возвеличившие и прославившие его? Смерть незабвенного Дидро в прошлом году также наиболее оплакивалась аристократическим обществом в Париже. Да, мы через аристократов пробуксируем в эпоху свободы или же никогда ее не достигнем…

Обед был окончен, и Шамфор, впавший теперь, как это часто случалось с ним, в глубокую задумчивость, вдруг вскочил со своего места и воскликнул, радостно улыбаясь:

– Ну, разве я не дурак? Ведь я совсем забыл, что два дня тому назад я назначен кем-то в роде чтеца или секретаря к принцессе Елизабете! Эта юная, интересная принцесса возымела настоящую слабость к моим неважным стихам и за них облекла меня этою почетною должностью при своем дворе, которая, вероятно, много времени у меня не отнимет. Однако прелестная принцесса, которую я в самом деле уважаю, поручила мне написать комментарии к басням Лафонтена, что я уже и начал. Сегодня же пойду к ней прочесть написанное вступление. Она здесь, в городе, в своем доме, купленном для нее недавно королем, ее братом, в на авеню де Пари; этот дом должен служить ей резиденцией до ее двадцатипятилетнего возраста. О, боже, это значит еще пять лет, так как принцессе теперь только двадцать, а как знать, останется ли через пять лет в Париже хоть один дом на своем месте? Вот я и попрошу принцессу замолвить перед обожаемым ею королем доброе словечко в пользу Мирабо, чтобы снялось все еще грозно носящееся над его головой старое проклятие. Первый же камергер принцессы Елизаветы – зять министра де Бретейля. Я постараюсь добыть от него несколько строк, при помощи которых завтра в Версале вы будете немедленно приняты министром. Дело пойдет на лад, я в этом уверен.

Генриетта горячо пожала ему руку, а прекрасные глаза ее засветились искреннею благодарностью. После того как они условились, в котором часу Шамфору следует заехать завтра за ней в отель, чтобы вместе отправиться на почтовых в Версаль, Генриетта попрощалась, собираясь идти домой, а Шамфор заторопился, чтобы вовремя успеть доложить о себе во дворце принцессе Елизабет.

III. Бриллианты королевы

На следующее утро в назначенный час Шамфор зашел за госпожой Нэра, чтобы сесть вместе с нею в почтовую карету, отправляющуюся в Версаль. Он был в самом радужном настроении и надеялся на успех, благодаря данному ему обещанию принцессы Елизаветы, а также полученному им для госпожи Нэра рекомендательному письму к министру королевского двора де Бретейлю.

Быстро проехав четыре лье, наши путешественники вышли из кареты на обширной площади – «Плас д’Арм», простирающейся перед лежавшим перед ними громаднейшим замком короля Франции. Генриетта, испытывая робость и страх в эту минуту, просила Шамфора, под руку с которым шла, несколько повременить, прежде чем подойти к главному входу и войти в чудесное царство этого исполинского здания.

– Конечно, дух поневоле захватывает при виде этого громадного королевского жилища с его удивительной перспективой! – сказал Шамфор. – Да, моя дорогая спутница, этот Версаль – восьмое чудо света и, говорят, в настоящее время составляет предмет удивления всего мира, будучи обширнейшим и величественнейшим дворцом в свете. Даже сильнейшие восточные деспоты Азии не воздвигали своему могуществу более прекрасного обширного помещения, так что наш Людовик XIV, сделав из этого великолепного здания то, что оно есть, показал себя вместе с тем величайшим архитектором деспотизма. Наследники его старались с честью поддерживать здесь его принцип; один лишь теперешний обитатель несколько лучше своего рода, и это, быть может, послужит ему во вред, потому что история наказывает всегда за грехи целого рода именно того, кто хотел бы из него выделиться. Глядя на этот Версаль отсюда, с площади, можно принять его за громадную паутину или за великолепный театр; в особенности сильно производимое им впечатление театра. Уже в том, как возвышается местность, а вышина и величина здания вместе с шириною дворов уменьшаются в объеме, по мере удаления от входа, выражается театральная перспектива. И действительно, здесь издавна разыгрывалась комедия со всем тем, что свято для наций. А все-таки, мой дорогой друг, пройдем смело вперед и, в гордом сознании нашей правоты, войдем в это великолепие, которое ни минуты более не должно пугать нас.