— Да, я попросил бы деньги за полгода вперед, под тем предлогом, что хочу купить недвижимость и приобрести избирательные права. А получив деньги, я удрал бы.
— Так, так, так! — сказал Андреа. — Это, пожалуй, неплохая мысль!
— Милый друг, — сказал Кадрусс, — ешь мою стряпню и следуй моим советам: от этого ты только выиграешь душой и телом.
— А почему ты сам не воспользуешься своим советом? — сказал Андреа. Почему ты не реализуешь деньги за полгода, даже за год, и не уедешь в Брюссель? Вместо того чтобы изображать бывшего булочника, ты имел бы вид настоящего банкрота. Это теперь модно.
— Но что же я сделаю, имея в кармане тысячу двести франков?
— Какой ты стал требовательный, Кадрусс! — сказал Андреа. — Два месяца тому назад ты помирал с голоду.
— Аппетит приходит во время еды, — сказал Кадрусс, скаля зубы, как смеющаяся обезьяна или как рычащий тигр. — Поэтому я и наметил себе план, — прибавил он, впиваясь своими белыми и острыми, невзирая на возраст, зубами в огромный ломоть хлеба.
Планы Кадрусса приводили Андреа в еще больший ужас, чем его мысли: мысли были только зародышами, а план уже грозил осуществлением.
— Что же это за план? — сказал он. — Могу себе представить!
— А что? Кто придумал план, благодаря которому мы покинули некое заведение? Как будто я. От этого он не стал хуже, мне кажется, иначе мы с тобой не сидели бы здесь!
— Да я не спорю, — сказал Андреа, — ты иной раз говоришь дело. Но какой же у тебя план?
— Послушай, — продолжал Кадрусс, — можешь ли ты, не выложив ни одного су, добыть мне тысяч пятнадцать франков… нет, пятнадцати тысяч мало, я не согласен сделаться порядочным человеком меньше чем за тридцать тысяч франков.
— Нет, — сухо ответил Андреа, — этого я не могу.
— Ты, я вижу, меня не понял, — холодно и невозмутимо продолжал Кадрусс, — я сказал: не выложив ни одного су.
— Что же ты хочешь? Чтобы я украл и испортил все дело, и твое и мое, и чтобы нас опять отправили кое-куда?
— Что до меня, — сказал Кадрусс, — мне все равно, пусть забирают. Я, знаешь ли, со странностями; я иногда скучаю по товарищам, не то, что ты, сухарь! Ты рад бы никогда с ними больше не встретиться!
Андреа на этот раз не только вздрогнул: он побледнел.
— Брось дурить, Кадрусс, — сказал он.
— Да ты не бойся, Бенедетто, ты мне только укажи способ добыть без всякого твоего участия эти тридцать тысяч франков и предоставь все мне.
— Ладно, я подумаю, — сказал Андреа.
— А пока ты увеличишь мою пенсию до пятисот франков, хорошо? Я, видишь ли, решил нанять служанку.
— Ладно, ты получишь пятьсот франков, — сказал Андреа, — по мне это нелегко, Кадрусс… ты злоупотребляешь…
— Да что там! — сказал Кадрусс. — Ведь ты черпаешь из бездонных сундуков!
По-видимому, Андреа только и ждал этих слов; его глаза блеснули, но тотчас же померкли.
— Это верно, — ответил Андреа, — мой покровитель очень добр ко мне.
— Какой милый покровитель! — сказал Кадрусс. — И он выдает тебе ежемесячно?..
— Пять тысяч франков, — сказал Андреа.
— Столько же тысяч, сколько ты мне обещал сотен, — заметил Кадрусс, верно говорят, что незаконнорожденным везет. Пять тысяч франков в месяц… Куда же, черт возьми, можно девать столько денег?
— Бог мой! Истратить их недолго, и я, как ты, мечтаю иметь капитал.
— Капитал… понятно… всякий хотел бы иметь капитал.
— А у меня он будет.
— Кто же тебе его даст? Твой князь?
— Да, мой князь; к сожалению, я должен еще подождать.
— Подождать чего? — спросил Кадрусс.
— Его смерти.
— Смерти твоего князя?
— Да.
— Почему это?
— Потому что он упоминает меня в своем завещании.
— Правда?
— Честное слово!
— А сколько?
— Пятьсот тысяч!
— Вон куда хватил!
— Я тебе говорю.
— Быть не может!
— Кадрусс, ты мне друг?
— На жизнь и на смерть.
— Я открою тебе тайну.
— Говори.
— Но только помни…
— Буду нем, как рыба.
— Так вот, мне кажется…
Андреа замолчал и оглянулся.
— Тебе кажется… Да ты не бойся! Мы совсем одни.
— Мне кажется, что я нашел своего отца.
— Настоящего отца?
— Да.
— Не папашу Кавальканти?
— Нет, тот уехал; настоящего, как ты говоришь.
— И этот отец…
— Кадрусс, это граф Монте-Кристо.
— Да что ты!
— Да, тогда, видишь ли, все становится понятным. Он, видимо, не может открыто признать меня, но меня признает старик Кавальканти и получает за это пятьдесят тысяч франков.
— Пятьдесят тысяч франков за то, чтобы стать твоим отцом. Я бы согласился за полцены, за двадцать тысяч, за пятнадцать тысяч. Как же ты не подумал обо мне, неблагодарный?
— Да разве я знал об этом? Все это было устроено, когда мы еще были там.
— Да, верно. И ты говоришь, что в своем завещании…
— Он оставляет мне пятьсот тысяч франков.
— Ты уверен?
— Он сам мне показывал; но это еще не все.
— Существует приписка, как я говорил?
— Вероятно.
— И в этой приписке?
— Он признает меня своим сыном.
— Что за добрый отец, славный отец, достойнейший отец! — воскликнул Кадрусс, подкидывая в воздух тарелку и ловя ее обеими руками.
— Вот видишь! Скажи после этого, что у меня есть от тебя тайны!
— Ты прав; а твое доверие ко мне делает тебе честь. И что же, этот князь, твой отец — богатый человек, богатейший.
— Еще бы. Он сам не знает, сколько у него денег.