Граф Монте-Кристо

— Пощадите, пощадите! — кричал Кадрусс.

Граф снял ногу.

— Вставай! — сказал он.

Кадрусс встал на ноги.

— Ну и хватка у вас, господин аббат! — сказал он, потирая онемевшую руку. — Ну и силища!

— Молчи! Бог дает мне силу укротить такого кровожадного зверя, как ты Я действую во имя его, помни это, негодяй. И если я щажу тебя в эту минуту, то только для того, чтобы содействовать промыслу божию.

— Уф! — пробормотал Кадрусс, с трудом приходя в себя.

— Вот тебе перо и бумага. Пиши то, что я тебе продиктую.

— Я не умею писать, господин аббат.

— Лжешь; бери перо и пиши.

Кадрусс покорно сел и написал:

«Милостивый государь, человек, которого вы принимаете у себя и за которого намереваетесь выдать вашу дочь, — беглый каторжник, бежавший вместе со мной с Тулонской каторги; он значился под N 59, а я под N 58.

Его звали Бенедетто; своего настоящего имени он сам не знает, потому что он никогда не знал своих родителей».

— Подпишись! — продолжал граф.

— Вы хотите погубить меня?

— Если бы я хотел погубить тебя, глупец, я бы отправил тебя в полицию; к тому же, когда эта записка попадет по адресу, тебе, по всей вероятности, уже нечего будет опасаться; подписывайся.

Кадрусс подписался.

— Пиши: Господину барону Данглару, банкиру, улица Шоссе-д'Антен.

Кадрусс надписал адрес.

Аббат взял записку в руки.

— Теперь уходи, — сказал он.

— Каким путем?

— Каким пришел.

— Вы хотите, чтобы я вылез в это окно?

— Ты же влез в него.

— Вы замышляете что-то против меня, господин аббат?

— Дурак, что же я могу замышлять?

— Почему вам не выпустить меня через ворота?

— Зачем будить привратника?

— Господин аббат, скажите мне, что вы не желаете моей смерти.

— Я хочу того, чего хочет господь.

— Но поклянитесь, что вы не убьете меня, пока я буду спускаться.

— Какой же ты трусливый дурак!

— Что вы со мной сделаете?

— Об этом тебя надо спросить. Я пытался сделать из тебя счастливого человека, а ты стал убийцей!

— Господин аббат, — сказал Кадрусс, — попытайтесь в последний раз.

— Хорошо, — сказал граф — Ты знаешь, что я всегда держу свое слово?

— Да, — сказал Кадрусс.

— Если ты вернешься к себе домой цел и невредим…

— Кого же мне бояться, кроме вас?

— Если ты вернешься домой цел и невредим, покинь Париж, покинь Францию, и, где бы ты ни был, до тех пор, пока ты будешь вести честную жизнь, ты будешь получать от меня небольшое содержание; ибо, если ты вернешься домой цел и невредим, то…

— То?.. — спросил дрожащий Кадрусс.

— То я буду считать, что господь простил тебя, и я тоже тебя прощу.

— Вы меня до смерти пугаете — пробормотал, отступая, Кадрусс.

— Теперь уходи! — сказал граф, указывая Кадруссу на окно.

Кадрусс, еще не вполне успокоенный этим обещанием, вылез в окно и поставил ногу на приставную лестницу. Там он замер, весь дрожа.

— Теперь слезай, — сказал аббат, скрестив руки.

Кадрусс, наконец, уразумел, что с этой стороны ему ничего не грозит, и стал спускаться.

Тогда граф подошел к окну со свечой в руке, так что с улицы можно было видеть, как человек спускается из окна, а другой ему светит.

— Что вы делаете, господин аббат? — сказал Кадрусс. — А если патруль…

И он задул свечу.

Затем он продолжал спускаться; но совершенно успокоился лишь тогда, когда ступил на землю.

Монте-Кристо вернулся в свою спальню и, окинув быстрым взглядом сад и улицу, увидел сначала Кадрусса, который, спустившись в сад, обошел его и приставил лестницу в противоположном конце ограды, для того чтобы перелезть не там, где он влезал.

Потом, взглянув опять на улицу, он увидал, как поджидавший человек побежал по улице в ту же сторону, что и Кадрусс, и остановился как раз за тем углом, где тот собрался перелезть.

Кадрусс медленно поднялся по лестнице и, добравшись до последних перекладин, посмотрел через ограду, чтобы убедиться в том, что улица безлюдна.

Не было видно ни души, не слышно было ни малейшего шума.

Часы Дома Инвалидов пробили час.

Тогда Кадрусс уселся верхом на ограду и, подтянув к себе лестницу, перекинул ее через стену; затем принялся снова спускаться, или, вернее, стал съезжать по продольным брусьям с ловкостью, доказывающей, что это упражнение ему не внове.

Но, начав съезжать вниз, он не мог уже остановиться. Хоть он и увидел, уже на полпути, как из-за темного угла выскочил человек; хоть он и увидел, уже касаясь земли, как тот замахнулся на него рукой, — но раньше, чем он успел принять оборонительное положение, эта рука с такой яростью ударила его в спину, что он выпустил лестницу с криком:

— Помогите!

Тут же он получил новый удар в бок и упал.

— Убивают! — закричал он.

Противник вцепился ему в волосы и нанес ему третий удар в грудь.

На этот раз Кадрусс хотел снова крикнуть, но издал только стон, истекая кровью, тремя потоками струившейся из трех ран.

Убийца, увидав, что жертва больше не кричит, приподнял его голову за волосы; глаза Кадрусса были закрыты, рот перекошен. Убийца счел его мертвым, отпустил его голову и исчез.

Тогда Кадрусс, поняв, что он ушел, приподнялся на локте и из последних сил крикнул хриплым голосом:

— Убили! Я умираю! Помогите, господин аббат, помогите!